Читать книгу - "Сказание об истинно народном контролере - Андрей Курков"

Марк облегченно вздохнул. Положил подаренную поэтом книгу на стол и прилег.

Пару дней спустя радиоузел дома отдыха объявил об открытии чемпионата отдыхающих по Крымскому двоеборью. Двоеборье состояло из больших шахмат и набрасывания колец: для женщин — с семи метров, для мужчин — с одиннадцати.

Незамедлительно прибежал поэт Вячеславин и увлек Марка за собой к месту сбора участников. Там же, на специальной площадке в парке, уже стояли супруги Евсюковы и много других отдыхающих, чьи лица Марку уже были знакомы. Не было видно только Валтузова.

Большие шахматы действительно были большие — по пояс Марку.

В детстве он увлекался этой игрой.

Судья соревнований, бывший чемпион Украины по боксу, объявил торжественное открытие чемпионата.

Чемпионат продлился до ужина. Марк по рассеянности потерял ферзя буквально через пять минут после начала игры и сразу же сдался, чем заслужил едкую реплику «болевшего» за него Евсюкова. Евсюков, игравший следующую партию, выиграл у местного врача-зубника, но в финал все равно не вышел — уступил гостю чемпионата — начальнику соседней погранзаставы. В итоге Марк не знал ни одного из победителей двоеборья. Особой радости от участия в играх он не ощущал, но и потраченного времени жалко не было — все-таки спорт — тоже отдых!

За ужином Евсюков еще раз прошелся по проигрышу Марка, но супруга ловко поменяла тему. Поговорили о кожах, о новых способах дубления. А когда Валтузов ушел, Клавдия Степановна пригласила Марка к ним в номер: Евсюков купил очень хорошее марочное вино.

Номер Евсюковых оказался раза в три больше номера Марка. Хороший полированный стол на массивных ногах стоял в центре просторной комнаты. Вокруг его овала гордо держали спинки старинные стулья. На прихваченных из столовой салфетках стояло три разных бутылки: «Кокур», «Мускат» и «Херес». Тут же в вазе лежали виноград, яблоки, абрикосы и персики.

— Что, здесь так рано все созревает? — вслух удивился Марк.

Евсюков посмотрел на гостя снисходительно.

— Нет, это из Средней Азии прислали. Тут позже вырастает.

Хрустальные бокалы Клавдия Степановна вытащила из серванта, стоявшего под стенкой.

Марк обратил внимание на картину, висевшую над широким диваном. На картине пионеры трубили сбор, а в правом нижнем углу стояла жирная подпись художника.

— Ну, товарищ Иванов, — Евсюков говорил, не глядя на гостя, приноравливая штопор к пробке «Хереса». — Садитесь! Сейчас вы попробуете настоящее вино!

«Он, наверно, считает, что я никогда „Хереса“ не пил!» — подумал Марк с ехидством, но ничего не сказал.

Наконец уселись за овальный стол.

— Подольше, подольше держите во рту! — советовал, как приказывал, Евсюков.

Марк чуть не поперхнулся. Проглотил вино, но делал вид, что еще держит его «на языке».

— Подержали… — азартно руководил директор кожевенного завода. — Клавочка, а шпротики у нас есть?

— Есть, дорогой! — ответила супруга.

— Ну открой, очень хороши они к «Мускату». Вскоре перешли на «Мускат». И разговор сразу перешел с правильного винопития на более свободные темы; на случаи из жизни.

— Да, он у меня такой, все впереди идти старается! — сгладив очередную грубость мужа, заговорила Клавдия Степановна. — Вот недавно узнал, что в Вологде с колокольни монастыря кресты снимать будут. Сорвался с места и поехал — сам туда забрался и своими руками крест спилил!

Марк, слегка охмелевший, слушал эту розовощекую женщину.

Евсюков, пивший быстрее и больше Марка, использовал паузу для того, чтобы осушить очередной бокал вина. Казалось, что ему было приятно слушать рассказы жены о себе самом.

— Он и в небо поднимался с одним военным летчиком! — продолжала Клавдия Степановна хвалить супруга.

«А я все на поездах, на поездах!» — грустно подумал Марк, понимая, что ничего героического в своей жизни он не осуществил и хвастаться ему нечем.

Шпокнула пробка, вытащенная уже из четвертой бутылки, — они возвратились к «Хересу», который после «Муската» и «Кокура» казался чуть горьковатым.

— А в двадцать втором я специально в Горки ездил, к Ленину! — Евсюков забрал слово у супруги и дальше о себе решил рассказывать сам. — Поговорить мне тогда с ним не удалось, но видел я его вблизи!

— И я его видел… — трудно поворачивающимся языком проговорил Марк, глядя на свой хрустальный бокал, полный «Хереса».

— Когда? —спросил Евсюков.

— Да вот, года два назад… — замедленно произнес Иванов.

Евсюков скривил губы. Клавдия СтЙйановна как-то сжалась, приготовившись к очередной грубости супруга.

— Вы-ыпил! — неожиданно мягко, но с презрением на лице проговорил лысый супруг. — Вы-ыпил артист!..

Пьянь…

Марк терпел, не отрывая взгляда от бокала. Он вспомнил вдруг все подписанные бумаги о неразглашении, вспомнил последний строгий и с угрозой взгляд того военного, старшего лейтенанта…

— Пьянь и паразит! — после паузы твердо выговорил Евсюков.

— Почему паразит? — вырвалось у Марка.

— Почему паразит? — удивленно приподнял брови Евсюков. — Потому, что на птице паразитируешь, на попугае! Что ты такое без птицы? А? Кому ты нужен без птицы?!

Марку стало очень плохо. Он поднялся из-за стола, чуть не уронив при этом стул.

— Товарищ Иванов, товарищ Иванов! — кудахтала Клавдия Степановна.

— Сядь! — рявкнул на нее супруг. — Пусть идет, попугайщик!

Не чувствуя под собою ног, Марк вернулся в свой номер, сел на плетеный стул и заплакал. Было ему очень плохо. Выпитое вино висело в голове цветным туманом.

В дверь постучали. Марк не ответил, но дверь открылась. Вошла Клавдия Степановна, присела возле него на корточки.

— Пожалуйста, вы не обижайтесь на него! — просила она. — Он — неплохой человек, только несдержанный. Он ведь работяга, у него производственный невроз уже пять лет. А так он хороший, он со Стахановым дружит, в шахту к нему спускался и даже пробовал уголь вырубать… Вы поймите, это характер у него такой…

Она гладила Марка по голове, ероша его короткие черные волосы.

— Ну, пожалуйста, успокойтесь! — просила она. Когда Клавдия Степановна вышла, Марк поднялся, хотел закрыть за ней двери на замок, но тут вспомнил, что двери в доме отдыха не закрываются. И снова опустился на плетеный стул. Вино из головы уже уходило. Оставалась глубокая обида.

И не хотелось быть одному.

Вышел на балкон — проверил, есть ли что кушать Кузьме. Заглянул на соседний балкон —сейчас Марк был бы не против поговорить с поэтом Вячеславиным. Но там было тихо.

Умыв лицо, Марк взял клетку с Кузьмой и направился к морю, однако до пляжа не дошел — уселся на маленьком утесике, где со вкусом была поставлена беседка.