Читать книгу - "Zа право жить - Коллектив авторов"

как пушечное мясо и приказали ни в коем случае не сдаваться, подкармливая пустыми обещаниями в скором времени выслать подкрепление и намеренно дезинформируя о ходе боевых действий. Из радиоперехвата наша разведка выяснила, что укронацисты не в курсе последних событий и не знают о реальном положении дел на фронте: о том, что Стыла уже освобождена, Докучаевск и Старобешево тоже зачищены, что линия соприкосновения плавно переместилась западнее Кипучей Криницы и уже вовсю идут бои за Волноваху.

Террористы засели в сельском клубе и выставили караул на водокачке и в здании, расположенном на вершине одной из сопок близ села, на территории учебного центра, некогда принадлежащего военному училищу. У «немцев»[13]в заложниках находились местные жители, которых они удерживали в зрительном зале клуба в качестве живого щита на случай атаки военных из Народной милиции ДНР или российских солдат.

Приближалась к концу масленичная неделя. Фрицы рассчитывали испортить нам праздник, но мы, наоборот, устроили им такую Масленицу – мама не горюй! «Градами» да «Ураганами» угощали вместо блинчиков, а запить – нате вам коктейльчик «Торнадо»!

В освобожденных селах и городах православные, те, кто остались и не захотели переезжать, не растерялись и не упали духом, а, уставшие от религиозных гонений ляхов, измученные запретами на право вероисповедания, обретя, наконец, свободу, продолжили древнюю традицию. Да так рьяно, что в некоторых деревнях сжигали не только куклу Масленицу, но и ради такого праздника специально сделанные чучела с головами, изображающими Зеленского, Гитлера и Бандеру. Сию карикатурную троицу наряжали в нацистскую форму, вставляли им в левый рукав палку, чтоб рука оставалась приподнятой и вскинутой вверх в гитлеровском приветствии, затем привязывали дьяволов к столбу и под радостные возгласы вперемежку с проклятиями поджигали, водя вокруг кострища веселые хороводы. У кого имелся штатовский флаг или флаг Евросоюза, тот выносил эту тряпку из хаты вон, бросал на снег и, смачно харкая, оплевывал ее, а после сжигал и пепел, точно чумную заразу, тщательно втаптывал в талый снег, чтобы та не смогла вылезти вновь, не дай боже.

Первые две недели после начала военной спецоперации вэсэушники не особо скрывали себя, уверенные в своей силе и правде, и смело палили из гаубиц и пушек в направлении Комсомольского и Старобешева – городов, к тому времени нами уже освобожденных. Поэтому времени ждать потепления, чтобы без труда добраться по сухой дороге до села и очистить его от террористов, не было: нелюди в любую минуту могли начать пальбу по нашим позициям и по мирным жителям. Бандиты стреляли наобум, палили куда попало, вслепую, с одной только целью: как можно больше разрушить жилых кварталов и жизненно важных объектов – больниц, школ и детских садов. Фашистам меда не надо – дай только навредить немощным, больным, старикам, женщинам и детям. Воевать, как положено по военным законам, с противником, у которого в руках боевое оружие, а не грудное дитя или инвалидная трость, бандеровцы не хотят, они ж испокон веку были и остаются трусливым народом. Им же проще и слаще удерживать в заложниках беременных женщин да немощных стариков, нежели во время честного боя суметь ценой собственной жизни взять в плен солдата.

Они, подонки, наверняка понимали свое плачевное положение и осознавали, даже под воздействием алкоголя и наркотиков, неизбежность скорого возмездия. А потому, отсрочивая смертельную участь, уготованную им в ближайшем будущем, киевская слабая духом армия повсеместно применяла свою излюбленную тактику: использовала мирное население в качестве живого щита. Вэсэушники уверены: в женщин и детей мы стрелять не станем, а если вдруг начнем – для киевской власти представится отличный повод обнародовать всему миру зверства как донецко-луганских бойцов, так и российских, обвинив нас в беспринципных способах ведения боевых действий.

Как только началось освобождение Волновахи, а в Мариуполе «азовцы» оказались зажаты в клещи и блокированы на заводе «Азовсталь», нацики, прячущиеся в Кипучей Кринице, лишились связи с внешним миром и, как трусливые зайцы, притихли, залегли на дно, выжидая чего-то. Возможно, надеялись на подмогу или ждали подходящий момент для отступления – бегства.

Мы торопились как могли, мелкими шажками скользя по гололеду. Шли полями, но большей частью – по летникам, держась лесопосадок, в сером цвете которых наши темные фигуры не так сильно выделялись на фоне снежного покрова. Время от времени один из нас поскальзывался и, шепотом матерясь, дабы не выдать свое присутствие вражине, падал, ударяясь об острые зубы снежных барханов. Иногда кто-нибудь проваливался в засыпанные снегом пустоты в сугробах, и взвод останавливался: товарища приходилось вытягивать за руку. Пока мы шли вдоль лесополос, нас здо́рово выручали ветки кустов и деревьев, за которые мы хватались, когда теряли равновесие. Но держаться за них старались аккуратно, так, чтобы не сломать: треск древесины в тихой морозной ночи слышен за километр.

Последнюю неделю погода стояла сухая и ясная, что совсем не радовало, несмотря на душевную жажду весеннего тепла. Но приди в том году весна как положено – в срок, настоящая, с оттепелью, лучше б не стало: все вокруг тогда раскисло бы, потекло и затопило, что еще более усугубило бы пешее передвижение, особенно по бездорожью и в полном боевом снаряжении. В ту ночь мы умоляли небо только об одном: о снеге. Выпади он, припороши собою лед хотя бы чуть-чуть, это существенно облегчило бы ходьбу.

Наш отряд в срочном порядке сформировали накануне днем, отобрав бойцов из различных подразделений Донецкой Народной милиции. До этого дня никто из нас друг друга не знал, и в тот суматошный вечер, когда нас собрали, мы даже толком не познакомились: некогда было.

В отряд я попал неслучайно. Меня неожиданно сняли с наряда и срочно направили в штаб. Там меня ждал подполковник, мужик в годах, вероятно, отставник, по долгу чести вновь вернувшийся на службу. Я вошел в кабинет и отрапортовал о своем прибытии. Командир сидел за столом и просматривал мое личное дело (как выяснилось позже), и даже не посмотрел на меня.

– Вижу, ты бывал здесь? – не отрываясь от бумаг, хриплым басом спросил командир.

– Так точно! – ответил я.

– А почему не остался в армии? – Он продолжал перелистывать бумаги, что-то выискивая в них, до сих пор не удосуживаясь взглянуть на меня хотя бы мельком.

– Вы про училище? – переспросил я.

– Да, – ответил офицер и начал медленно, по слогам, вслух читать название училища: – Донецкое высшее военно-политическое училище инженерных войск и войск связи имени генерала армии А. А. Епишева, отделение инженерных войск.