Читать книгу - "Штурм Бахмута, позывной «Констебль» - Константин Луговой"

Вечером мы с «Басом» поднялись на второй этаж и оказались в необорудованной комнате с деревянными поддонами на полу. В комнате уже было четыре человека, которые застелили свои поддоны картонками от ящиков. Из-под потолка свисала лампочка, тускло освещая эту нехитрую конуру, которая в госпитале называлась гордым словом «палата».

— Это у вас вместо матраса и простыни с одеялом? — спросил их Серега.

— Ага. А вы откуда?

— Я из Владивостока, ну и из Москвы.

— Мы оттуда, откуда нужно, — оборвал лишние вопросы «Бас», который порой с зеками разговаривал просто и доходчиво. — Переночуем и дальше поедем.

— Ясно, понятно, — слегка напрягся спрашивающий.

— На ИВС или в тюрьме бывал, «Констебль»? — улыбаясь спросил он меня.

— Не приходилось.

— Поздравляю. Это что-то похожее. И люди, и шконари. Все как там. Располагайся.

Мы выбрали себе два не застеленных картоном поддона и улеглись спать. Через какое-то время я услышал сопение и храп, привыкших к таким кроватям людей, и, полежав еще немного, провалился в тревожный сон.

На фото боец «Досвидосс»

Весь следующий день мы решали, как бы быстрее отсюда выбраться. Вечером мы опять пошли на местное построение в ожидании услышать свои позывные на отправку. Когда шла эта процедура и называли позывные тех, кто должен был ехать дальше, в воздухе повисала гробовая тишина. В воздухе звучал позывной, и тот, кого вызывали, вздрагивал и начинал справляться с внутренним несогласием. Медленно он начинал собирать свои вещи и под тяжелые взгляды товарищей, которые обнимали его и жали ему руки, он уходил к двери. Один парень, видимо не выдержав напряжения или вспомнив свой опыт освобождения из мест лишения свободы, повернулся у двери и, сложив руки над головой, потряс ими в знак солидарности со всеми нами.

Госпиталь № 3

Послушав еще три дня старые песни о главном, я совсем заскучал. Вокруг говорили о том, что их неправильно лечат или лечат недостаточно хорошо. Что за две недели нереально восстановиться после ранения и контузии. Но война требовала бойцов, а потери были большими. Бахмут как доисторическое мифическое существо требовал новых жертв с нашей и украинской стороны. А так как с декабря месяца «Вагнеру» запретили набирать заключенных, переключив их на Министерство обороны, госпиталь работал в ускоренном режиме. Серегу хотели оставить, но путем жестких переговоров удалось убедить местного начальника, что лучше нас отправить дальше. Механизм со скрипом провернулся несколько раз, и через три дня меня, Серегу и несколько других бойцов перевезли в другое место.

По приезде в госпиталь номер три я встретил пацана, с которым был в Молькино. Он после обучения попал к нашим соседям в «Десятку» — десятый штурмовой отряд — которая заходила в Бахмут восточнее нас, за поселком Опытное. «Десятка» была первым подразделением, которая вгрызалась в «частник» Бахмута с нашей стороны. Им достались огромные промки и пятиэтажки, за которыми шел «частник». Я рассказал ему о тех, кто погиб из нашего призыва, а он рассказал мне о тех, кто попал с ним в «Десятку».

— А ты как сам? — поинтересовался я.

— ПТУРщиком последнее время. Вот, осколками посекло.

В основном вторичкой.

— А «КТМ» как? Байкер такой с наколкой на шее из Химок?

— Который на пулеметчика учился?

Я кивнул.

— Так погиб он. Он был командиром минометного расчета. Контрбатарейка была. Накрыло их.

— Ясно… А «Метис»? Мужик такой лет сорока. Крепкий.

— Проявил себя. Он командир направления. Боем руководит. Жив.

— Здорово. Увидишь — привет от меня.

В этом месте нас разбили по своим отрядам и стали капать дальше. В первый же день я там встретил пацаненка, который был из группы «Серебрухи». Он находился тут четвертый месяц. Ему сильно повредило руку, когда по нам работал танк, и его оставили дослуживать в роте обеспечения порядка. Вместе с ним был «Галилей», которого я рад был видеть.

Маленький осколок застрял у него в суставе и больше не позволял ему вернуться на передок. Он был тут за старшего и вел себя вызывающе по отношению ко многим. Они встретили меня как дорогого гостя и сразу стали угощать бутербродами, кофе и сигаретами. Выбежал и «Артек» — молодой герой, в одиночку взявший огромный укреп — и стал жать мне руку.

Я был рад пацанам и даже подобрел в их компании. Нас разместили в четырехместные домики, без особых удобств. Но, в отличие от предыдущего места, тут поверх поддонов клали тонкие продавленные матрасики.

Потусовавшись здесь несколько дней, я все больше задавался вопросом: «Когда меня окончательно отпустят и отвезут в отряд?». Я решил взять свою судьбу в собственные руки и пошел к главному по госпиталю. Главный оказался худощавым и желчным Кашником лет тридцати, уставшим от претензий местной публики.

— Сколько вы меня еще будете тут держать?

— Тебе необходимо долечиться.

— Так вы меня не лечите толком. Я просто тут сижу и ничего не делаю. Отправьте меня уже обратно, — стал я конфликтовать с ним. — Ставьте капельницы тогда.

— Ты мне будешь рассказывать, как тебя лечить? Ты тут кто? Врач? Или больной?

— Я просто не хочу тут сидеть без дела. Я хочу назад в свой взвод. Я там больше пользы принесу, чем тут сидеть и часы считать.

— Вон к старшему подойди и в караулы ходи. Раз не умеешь отдыхать как нормальные люди, — ответил он и посмотрел на меня как на придурка.

— Ладно, — я понимал, что он просто делал то, что ему было поручено. — Но, если что, сразу отправляй.

Я напросился в караулы, чтобы хоть как-то убивать время. Караул несли по восемь часов, за которые я успевал много раз обойти госпиталь по периметру. Я ходил и рассматривал реку, промерзшую землю, деревья, которые тут были совершенно целы и невредимы. Мне было тревожно несмотря на то, что я был в глубоком и относительно безопасном тылу.

— Что, отвык от мирной жизни? — с ухмылкой спрашивал вояка.

— Думаешь деформация?

— Или посттравматическое стрессовое расстройство. Тревожность повышенная? По ночам кровавые мальчики снятся? Или картинки в голове постоянные о боях?

— Да, просто не по себе.

— А чего тебе не по себе? Солдат отдыхает — служба идет. От кого ты убежать на передок хочешь? От себя? Так не убежишь.

— Я что-то не пойму?! То ты меня воевать зовешь, то в госпитале сидеть. Ты за кого?

— Так это ты не понимаешь военной службы. Тебя ранило? Ранило! Вот и отдыхай!

— Таку тебя все просто! Обзавидуешься…

Я услышал, как стали звать на вечернее построение, и прекратил внутренние споры.