Читать книгу - "Корейская война 1950-1953: Неоконченное противостояние - Макс Гастингс"

поползновений в сторону Кореи (если они действительно отсутствовали), было бы чересчур. Если американцы и действовали в Южной Корее довольно топорно, в общемировом контексте того периода эти действия вполне понятны. Нельзя утверждать наверняка, что в случае создания в Южной Корее правительства более широкой коалиции оно оказалось бы неуязвимым для агрессии со стороны Северной Кореи.

Если к 1950 году режим Ли Сын Мана на Юге и был диктаторским, то не более репрессивным, чем режим Ким Ир Сена. Совершать агрессивные действия по ту сторону своей границы южнокорейцы не могли, даже если бы хотели: американцы намеренно отказывали им в средствах для осуществления подобного. По любым разумным меркам, вторжение армии Ким Ир Сена в июне 1950 года было неспровоцированным актом неприкрытой агрессии, отражать которую самостоятельно Юг не смог бы. Даже если СССР не подстрекал северокорейцев к вторжению, без согласия Советов оно бы не состоялось. Для Москвы вторжение в Южную Корею можно считать экспериментом, как его в то время и воспринимали в Вашингтоне: если американцы просто бросят своих марионеток, тем лучше. Но даже допуская, что не бросят, вряд ли русские ожидали ответной реакции Америки такого масштаба. Обычно Советы были в своих предположениях довольно циничны, так что тревога, охватившая русских в первые недели после вторжения, когда стало ясно, что Штаты намерены дать Северной Корее отпор, не жалея сил и средств, была определенно не показной.

Советский Союз, похоже, был очень недоволен последовавшей войной. Советы снабжали северокорейцев и китайцев, поставляли им пилотов для ВВС. Но если бы китайцы не решили вмешаться зимой 1950 года, сомнительно, что это сделали бы русские, даже учитывая вставших на Ялуцзяне (Амноккане) американцев. Москва с самого начала просчиталась в отношении реакции Штатов. Зимой 1950 года страх спровоцировать американское ядерное возмездие почти наверняка заставил бы Сталина отказаться от мысли воевать со Штатами на корейских границах. Самым надежным доказательством того, что Москва не горела желанием вступать в эту войну, служит нерасторопность, с которой Сталин поставлял Мао оружие и технику. Только осенью 1951 года советские военные поставки начали поступать в Китай в заметных количествах, при этом, к горькой досаде китайцев, за каждую тонну требовалось платить. Корейская война положила начало глубокому взаимному недоверию между советскими и китайскими коммунистами, которое очевидно до сих пор.

Между тем китайцы, бывшие самыми пассивными партнерами Северной Кореи при первоначальном нападении на Южную, могли изъявить законное желание не мириться с американским присутствием на Ялуцзяне (Амноккане). Намерение Макартура двинуться дальше, через 38-ю параллель, еще один фактор, осложнивший полемику о правомерности операции ООН в Корее. До этого мало кто из беспристрастных наблюдателей по всему миру стал бы отрицать, что под флагом ООН ведется борьба за благородное дело – восстановление статус-кво в Корее. Но с того момента, как войска ООН пересекли 38-ю параллель, все высокие идеалы ООН были оттеснены на задний план внешнеполитическими целями Штатов. Макартур не единолично принимал решение двигаться на север. Не только в Вашингтоне, но и в Лондоне и других западных столицах после триумфального Инчхона казалось, что с коммунистами удастся разделаться одним махом раз и навсегда. Если у кого-то из государственных деятелей и дипломатов и были сомнения, их выражали не очень настойчиво. Это молчание или, по крайней мере, слишком тихие возражения в Вашингтоне и «Дай-Ити» вполне могли посчитать знаком согласия.

Макартур не имел оснований назвать вмешательство Китая вероломным актом. Пекин неоднократно давал понять, что его терпение на исходе. Он мог оправдывать переход через Ялуцзян (Амноккан) интересами самообороны не менее аргументированно, чем десятилетием позже президент Кеннеди, угрожавший войной в случае, если Советский Союз разместит ракетные базы на Кубе. Пекинское правительство только недавно одержало победу в войне с гоминьдановскими войсками, снабжаемыми и поддерживаемыми Соединенными Штатами. Гоминьдановцы при содействии американцев по-прежнему представляли внушительную угрозу неустойчивому правительству Мао Цзэдуна. Некоторые американцы и сегодня, как в 1950 году, утверждают, что силы справедливости, борясь с мировым злом, которое являл собой коммунистический режим Мао Цзэдуна, вправе были использовать любые средства, способные дестабилизировать и в конце концов устранить его. Однако большинство союзников Америки как в 1950 году, так и сегодня, считают этот довод неприемлемым. Британцы, в частности, всегда пытались наладить отношения с коммунистическим Китаем и признавали Народную республику законной. Учитывая все это, вряд ли стоило ждать, что китайцы будут безучастно наблюдать за тем, как Штаты развертывают армию вдоль Ялуцзяна (Амноккана).

Однако китайцы, со своей стороны, проявили стратегическую наивность. Из свидетельств китайских офицеров недвусмысленно следует, что они сильно недооценивали мощь западных армий. Разгромив снаряженную и спонсируемую американцами гоминьдановскую армию, Мао Цзэдун и его командование явно предполагали сопоставимый уровень боеспособности и те же слабости у самой армии США. Первоначальный опыт сражения с американцами в ноябре – декабре 1950 года укрепил их в подобных предположениях. Китайцы определенно шли в Корею с ограниченной целью отодвинуть американцев на почтительное расстояние от Ялуцзяна (Амноккана). Но в декабре 1950 года, ослепленные тактическими успехами, они совершили ту же стратегическую ошибку, что и американцы несколькими неделями ранее: увидели возможность расширить ограниченную операцию и добиться сокрушительной и символически гораздо более значимой победы. Началась ожесточенная погоня за отступающими на юг американцами, и вот, когда пути снабжения растянулась и почти все ресурсы, кроме людских, иссякли, они столкнулись со всей мощью западной армии, перегруппированной Риджуэем. В течение двух последующих лет воюющие стороны чувствовали себя вовлеченными в неотвратимую борьбу за свою репутацию. Каждая из сторон опрометчиво вышла за пределы своих ограниченных военных целей, и для достижения мира понадобился долгий путь, за время которого сражающиеся умерили аппетиты и вернулись к изначальным притязаниям. Война обрекла Китай на дипломатическую и экономическую изоляцию и на целое поколение поставила его в полную зависимость от Советского Союза. По мнению американцев, как его оценивает доктор Розмари Фут, «действия Пекина продемонстрировали революционный пыл, способность накалить обстановку вблизи своих границ, неискушенность в мировых делах и преувеличенное чувство собственного могущества».

Но даже если Китаю и не удалось одержать в Корее идеологический триумф, в глазах всего мира страна Мао Цзэдуна все равно предстала великой державой. Первая сокрушительная победа китайцев зимой 1950 года произвела неизгладимое впечатление. Трудно было забыть, как хорошо вооруженная западная армия с ее тяжелой бронетехникой бежала от одетых в ватники дивизий маршала Пэна. Большинство из тех, кому довелось столкнуться в Корее с китайцами, проникались уважением к их боевым качествам, и это тем более примечательно, что всего десятилетие спустя во Вьетнаме новое поколение американцев вновь не поверило в то, что азиатские солдаты не уступают западным на поле боя. В ходе корейской войны Китай, чье общество с бюрократами-мандаринами и враждующими военачальниками на протяжении столетий воспринималось как отсталое, доказал остальному миру, что с ним придется считаться. Главным же отрицательным следствием этой войны для Пекина оказалась утраченная – не исключено, что навсегда, – возможность установить свою власть на Тайване. В июне 1950 года Вашингтон уже устал от Чан Кайши и потерпевших поражение гоминьдановцев. Если бы не вторжение Северной Кореи, они, скорее всего, потихоньку приходили бы в упадок на Тайване, пока коммунисты не одолели их. Вместо этого они стали краеугольным камнем политики США по сопротивлению коммунистической экспансии на Дальнем Востоке, и полученные в рамках этой политики внушительные военные и финансовые вливания поспособствовали созданию в последующие тридцать лет могучего современного индустриального государства.

Тысячам сражавшихся в Корее на стороне ООН греет душу признательность южнокорейцев за спасение их страны от коммунизма, которую они демонстрируют и сейчас, спустя тридцать с лишним лет. Наверное, эту признательность подогревает пример Южного Вьетнама, поглощенного коммунистическим государством. «Я вижу нынешних корейцев, чувствую уважение, которое они к нам испытывают, – говорит рядовой Билл Норрис из 27-го пехотного полка. – Очень резкий контраст с враждебностью, которую я чувствовал в Европе после окончания Второй мировой. Там нас видеть не хотели. А в Корее я ощущаю благодарность. Мне ни разу не казалось, что корейцы нас эксплуатируют, как эксплуатировали нас, рядовых, французы и бельгийцы в 1945-м. На рынке в Сеуле мне продавали все по той же цене, что и корейцам. Там я чувствовал