Читать книгу - "Сторож брата моего - Тим Пауэрс"

на это, и в конце концов он так устал от попреков, что снял картину со стены в гостиной и повесил здесь.

Между Эмили и Шарлоттой находился молодой человек, которому действительно можно было дать лет семнадцать, но его лицо получилось заметно шире, чем у Брэнуэлла, и, как он ни смешивал краски на палитре, волосы неизменно получались слишком темными, а лицо — излишне смуглым.

Сейчас он разглядывал картину, и его руки сжались в кулаки, потому что понял, что ему не следовало сопротивляться тому, отложившемуся в памяти, порыву сделать волосы угольно-черного цвета.

Когда утром вороны слетелись на свист Райта и уселись на траву, оба — и Брэнуэлл, и Райт — на миг увидели фигуру мужчины средних лет, и, когда она пропала и остались одни вороны, Райт спросил Брэнуэлла, видел ли он когда-нибудь этого человека. Он тогда мотнул головой, но на самом деле узнал его.

Этот человек, несомненно, представлял собой взрослую версию молодого человека с портрета, который, как понял сейчас Брэнуэлл, был повзрослевшим тем самым смуглым мальчиком, который полгода назад, около Понден-кирк, на несколько мгновений вселился в его тело.

Брэнуэлл вновь затрясся — теперь от смешанного чувства паники и восхищения. Мальчик, взрослый юноша и зрелый мужчина: теперь я «видел» эту персону на трех этапах ее жизни.

И она заняла мое место на моей же картине.

Их всех четырех нарисованных лиц лишь незнакомец смотрел прямо на зрителя, и, немного выждав, Брэнуэлл встретился взглядом с нарисованными глазами.

Он ахнул…

…и сделал пару шагов, чтобы устоять на ногах…

Его ноги были холодны, как лед, и он опять весь промок и трясся на холодном ветру под свинцово-серым небом пасмурного дня. Он снова оказался на улице… где же? — он посмотрел диким взглядом по сторонам — в собственном огороде, стоял ногами, в одних чулках, в холодной, как лед, грязи, и мокрая рубашка, облепившая тело, тоже была холодна, как лед, и лучше бы он был вовсе без рубашки. Он вскинул руки, чтобы обхватить себя за плечи, и чуть не порезал лицо ножом, зажатым в правой руке; он выронил его, и, когда нож упал в грязь, он узнал один из кухонных ножей Табби.

Брэнуэлл побрел обратно к дому. Дверь кухни была не заперта; он ввалился в нее и с силой захлопнул ее за собой.

Табби, стоявшая около большой чугунной плиты, с тревогой посмотрела на него.

— Неужели там кто-то нехороший? — спросила она.

— Э-э… нет.

Она села на стул у стола.

— Значит, тебе опять померещилось; только зря ноги промочил. А где мой ножик?

— Я верну его, — выдавил Брэнуэлл сквозь стиснутые зубы, — позже.

— А Страж? — Увидев недоумение на лице Брэнуэлла, старушка добавила: — Он выскочил с тобой.

— Он… за зайцем погнался.

Брэнуэллу пришло в голову, что стоило бы выяснить, как долго он находился снаружи, но Табби и без того разглядывала его с таким выражением лица, будто у него случился приступ белой горячки.

Он поспешно вышел в коридор и взбежал по лестнице, обрадовавшись тому, что дверь Эмили оказалась закрыта. В своей комнате он, плотно прикрыв дверь, сел на кровать, часто, судорожно дыша, взлохматил мокрые волосы и хрипло прошептал:

— На сей раз я даже не видел его глазами. — Он не глядел на картину и боялся даже внятно произнести вопрос, крутившийся в голове: кто — или что — ты такое?

Чернявый мальчик — взрослый юноша на картине, немолодой мужчина, на мгновение появившийся вместо ворон, сидевших в траве, — снова забрал себе его тело, точно так же, как сделал той ночью, полгода назад, на склоне холма около Понден-кирк. Тогда это длилось лишь мгновение. А сколько же времени чужак владел им на этот раз?

Судя по всему, он сказал Табби что-то насчет подозрительных людей во дворе и вышел, взяв у нее нож, и Страж пошел с ним. Что же было нужно чужаку и каким его намерениям Брэнуэлл помешал, вернув себе сознание и контроль над телом?

Сколько времени чужак будет распоряжаться его телом в следующий раз?

Адам Райт сказал ему, что «такие, как мы, не привязаны навечно к телу, имеющему один облик». Действительно, зачем, если имеются простаки вроде парня Бронте, готовые пойти навстречу!

Этот большой и действительно сверкающий темным блеском мир, в который он сунулся было — как и в мир литературы, и в мир изящных искусств, — определенно, собирается жить дальше без него. Вернее, без его «я», но с его физическим обликом.

Но как же мне теперь спать в своей комнате, рассуждал про себя он, если на меня с картины непрерывно смотрит это лицо? Пожалуй, если вести себя осторожно и все время оставаться пьяным до помутнения рассудка… нет, это скорее только облегчит чужаку проникновение! И даже если я уйду спать в отцовскую комнату, подальше от картины… разве можно поручиться, что теперь, уже дважды примерив на себя мое тело, чужак не сможет последовать за мною туда?

Брэнуэлл поднялся, забыв о том, что хотел переодеться, и подскочил к комоду. Выдвинув нижний ящик, он вывалил прямо на пол теплые зимние рубашки и извлек этюдник и линейку. Этюдник он поставил на комод, открыл его и содрогнулся от запаха льняного масла. Поспешно перебирая сваленное в беспорядке содержимое, он нашел несколько склянок с красками, смешанными для какой-то незавершенной работы еще в прошлом году, мастихин, несколько огрызков карандашей и кисти разных размеров. Взяв линейку и карандаш, он повернулся к картине.

Глядя полуприкрытыми глазами не на картину, а куда-то в пространство за ней, он провел карандашом на холсте две вертикальные черты, от верхнего края; одна заканчивалась у правого плеча Эмили, а другая — у левого плеча Шарлотты, обрамляя фигуру чужака.

Отложив линейку и карандаш, он вернулся к этюднику. В части склянок краски высохли, но он нашел нетронутые флаконы с охрой и сиеной и отвинтил крышки. Он понятия не имел, куда могла запропаститься палитра, и потому просто ляпнул каждого цвета на крышку комода, смешал мастихином немного коричневой сиены с масляно-желтой, как дорогой виски, охрой и обмакнул в получившуюся краску одну из все еще достаточно мягких кистей.

Он глубоко вздохнул, снова повернулся лицом к картине и, глядя краем глаза, поднес кисть к лицу фигуры, находившейся между Эмили и Шарлоттой; кисть остановилась в дюйме от холста. Он в панике оскалил зубы и напрягся, кисть дернулась вперед и размазала краску по глазам изображенного человека.

Больше сопротивления не было, и он за считаные минуты покрыл