Читать книгу - "Кино под небом - Джо Р. Лансдейл"

красоту, пейзаж казался каким-то необъяснимо искусственным. Знаете, как на съемочной площадке, где деревья и трава настоящие, а небо какое-то слишком голубое и идеальное. Это напомнило мне старую гравюру, однажды увиденную в журнале по искусству. Она была сделана веке в 16-м, а может, и раньше. На ней был изображен монах, стоящий на четвереньках и просовывающий голову сквозь свод ночного неба и рассматривающий находящиеся на другой стороне всевозможные шестеренки и механизмы, которые заставляли мир работать, двигали по небу солнце и луну, зажигали звезды, создавали свет или тьму.

Пока мы ехали, я думал о динозавре, о том, как он шел, и мысли кружились в моей голове, подобно ветряным вертушкам в ураган. Тираннозавр двигался плавно, но немного механически. И когда он переходил дорогу, разве я не слышал какой-то гул, похожий на тихое жужжание часов, работающих от батарейки?

Наверное, нет. Но мне то и дело снились те пузырчатые инопланетяне, со щупальцами и глазами на стебельках, которые проделывали с нами все это, превращали нас в звезд своих малобюджетных фильмов. И если эти сны были не просто снами, если на самом деле я подключился к их мыслям, то они вполне могли снова проделывать с нами то же, что и в автокинотеатре. Малобюджетные фильмы почти всегда показывают на двойных сеансах, не так ли?

Более странным, чем эти сны, было мое желание кого-нибудь увидеть. Имею в виду кого-то не из автокинотеатра. Тамошний народец был в моем черном списке. Я хотел увидеть кого-то из внешнего мира, кого-то, кто мог бы заставить меня почувствовать, что это не просто съемочная площадка. Думаю, мне стало бы легче, если б я увидел хотя бы пару пивных банок или пакетов из-под чипсов, валяющихся у дороги или застрявших в ветвях деревьев. Это уверило бы меня в том, что где-то рядом есть человечество, готовое испортить все, что попадется под руку. Ничто не пробуждает в человеке потребность рубить деревья, вытаптывать траву, убивать животных и разбрасывать пустые пивные банки так, как это делает девственная природа. Поэтому я был абсолютно уверен, что здесь, в радиусе ста миль, нет ни души.

Не считая, конечно же, тех, кто выехал из автокинотеатра раньше нас. Они еще не успели вернуться к своим естественным привычкам. А после всех этих испытаний вряд ли у кого-то нашлась банка из-под пива или обертка, которую можно было бы выбросить. Все, что можно было съесть или выпить, было съедено в автокинотеатре, а тара и обертки выброшены там же.

Поэтому люди, едущие впереди нас, вынуждены были бороться с инстинктом мусорить. Хотя я полагал, что со временем этот инстинкт станет слишком сильным, и они начнут выбрасывать свою одежду или съезжать на обочину, чтобы сжечь свои запасные шины и оставить в качестве следов своего пребывания почерневшие, с комьями налипшей жженой резины каркасы.

Мы ехали довольно долго, и когда уже стемнело, Глашатай спросил:

– Может, нам стоит найти место для ночевки?

– Сомневаюсь, что нам попадется много мотелей, – сказал я.

Солнце садилось, как мне показалось, на севере, и я упоминаю об этом, поскольку, когда мы въезжали в автокинотеатр, шоссе шло с севера на юг, а когда выезжали, то двигались в том направлении, которое раньше было северным. Но, будучи человеком привычки и не желая доставлять удовольствие инопланетным киношникам тем, что я это заметил, я переориентировался и назвал направление, в котором садилось солнце, западным.

К тому же никогда не знаешь, когда кто-то может спросить у тебя дорогу.

Глашатай нашел место у шоссе, где джунгли расступались, и открывалось широкое пространство с высокой травой. Он остановился, припарковался, обошел машину и помог мне выбраться.

Пробитые при распятии ноги затекли и болели, поэтому идти я не мог. Мог лишь стоять, немного наклонившись и опираясь на кузов.

Поскольку обезумевшая толпа раздела нас, Глашатай прорезал в одеялах отверстия для голов и надел их на меня, Боба и Сэма вместо одежды. Воспользовавшись моментом, я задрал подол своего стильного одеяния, чтобы отлить.

Глашатай обошел вокруг фургона, открыл заднюю дверь и помог Бобу выбраться. Тогда мы с Глашатаем и узнали про Сэма.

– Едва мы успели отъехать, – пояснил Боб, – как он фыркнул один раз, обделался и отправился на небеса. Или туда, куда уходят такие мудаки, как он. Я не буду по нему скучать.

Таким вот сентиментальным был Боб.

Когда Глашатай прислонил его к кузову рядом со мной, он тоже приподнял край своего одеяла, чтобы отлить. Если б я подождал его пару минут, мы могли бы сделать это вместе.

Глашатай вернулся в задний отсек фургона, и Боб обратился к нему:

– Я знаю, что это хлопотно, и мне не хотелось бы просить тебя, поскольку ты был так добр к нам и все такое, но…

– Не мог бы я убрать дерьмо Сэма из заднего отсека? – спросил Глашатай.

– А еще говорят, что телепатии не существует, – сказал Боб.

Глашатай взял Сэма за лодыжки и выволок из фургона. Тот ударился о землю так сильно, что я вздрогнул. Глашатай перетащил его на траву, сорвал с него одеяло, вернулся к грузовику и прибрался там по мере возможности. Пахло, конечно, не как парфюмерный прилавок в магазине «Джей Си Пенни», но все равно лучше, чем было.

Боб опустился на землю, чтобы сесть, и я сделал то же самое. Мы сумели вытянуть ноги перед собой не морщась и без лишних стонов.

Боб посмотрел на тело Сэма в траве и щелкнул языком.

– Черт знает что, правда, Джек? Прожил тяжелую жизнь, потом умираешь и обделываешься. В смерти нет ничего достойного, как ни крути…

– Может, и нет ничего достойного, – сказал я. – Но по крайней мере тебе больше не будут звонить продавцы алюминиевого сайдинга.

– У меня для тебя хорошие новости, – сказал Боб. – Нам они все равно уже не будут звонить, и мы живы.

– Это потому, что у нас нет телефона, – сказал я. – Если наткнемся на телефон, они до нас дозвонятся, можешь не сомневаться.

Боб обратился к Глашатаю:

– Ты же похоронишь старого пердуна, верно?

Из задней части фургона появился Глашатай. Зрелище было то еще. Он был костлявым, как труп месячной давности, и приятным цветом лица тоже не отличался. Одежда и обувь все еще были на нем, но держались, похоже, только за счет грязи на теле, и еще надежды. Волосы у него были длинные, нечесаные и редеющие. Борода напоминала гнездо. В руках у него было испачканное дерьмом одеяло, и он бесцеремонно бросил его в траву,