Читать книгу - "Проклятие Озерной Ведьмы - Стивен Грэм Джонс"

по дороге Кровавый Лагерь, пройду, как по канату, по плотине, доберусь той петляющей тропкой до речки на сухую сторону плотины, потому найду дорогу по лесу Хетти и Пола к… к скамье Мелани, да.

Просижу на ней тысячу лет.

Я почувствую на себе лучи первого ноябрьского солнца, моя тень упадет на воду, но потом волна за волной, капля за каплей нащупает дорогу назад ко мне и снова вернется внутрь меня, и тогда я смогу правильно подвести глаза и встать наконец со скамьи.

Но сначала мне нужно преодолеть все это открытое пространство. А потом сделать еще несколько тысяч шагов до дома. И не упасть без сознания от потери крови, от отрицательных калорий, на которых я живу, от пилюль боли внутри меня.

Я останавливаюсь у Баба.

Он такой же, каким был, когда я уходила от него.

– Извини, – говорю я ему и срываю левый рукав его рубашки – трюк, который выглядит таким легким и драматическим в кино, а на деле чертовски нелегок и затруднителен.

Я разглаживаю рукав цвета хаки, оборачиваю вокруг своего предплечья, использую зубы, чтобы завязать узел, потом беру концы и засовываю их под материю, а от ее контакта с моим сырым мясом в глазах у меня ненадолго появляется серая пелена.

Я обещаю никогда не носить меховую шапку, кроличье боа, норковые туфли или даже вплетать горностаевый мех в косички. Если животные, которые должны умереть, чтобы дать мне тепло, перед смертью чувствовали терзающие челюсти капканов.

И нет, Шарона, ты не должна сдаваться, когда, попытавшись бежать, запутываешься в зеленой ограде. Нужно вырываться и лязгать зубами, когда к тебе тянется большая рука, чтобы схватить тебя и вытащить наружу. Ты должна укусить своими острыми зубами перемычку между большим и указательным пальцами, а потом вонзить ногти в его запястье, содрать с него кожу, потому что да, велики шансы, что ты не сумеешь это пережить, но это еще не значит, что ты не сможешь забрать кого-нибудь с собой.

В конечном счете мне придется сделать это с моим отцом. Я не смогу победить его силой мышц, я, вероятно, не смогу даже убежать от него – он передвигается быстрее, несмотря на поломанное бедро, но… я пытаюсь думать как Джинни, как Нэнси – я могу заманить его на меловой утес над Кровавым Лагерем, это точно. Я могу заманить его туда, крепко его схватить, чтобы броситься вниз вдвоем, полететь в неизведанную пустоту.

Когда-то, вечность назад, я думала, что умру в одном из тех домиков, где была зачата. Теперь я могу попасть в тот самый домик, пробив своим телом сгнившую крышу, и обещаю: я буду орать и кусаться на всем пути, пока мы будем падать, и когда мы будем приземляться, я твердо упру коленку в его яйца и с достаточной силой, чтобы он своим сломанным тазом приземлился прямо на гравий и больше никогда не мог подняться. И если я все еще буду жива, то вытащу ножовку из-под половых досок в том домике и поработаю над папашей: голову, руки, ноги, предплечья, а потом я осмотрю его от паха до шеи, чтобы быть уверенной – Джейсон одобрил бы мои труды, как и те индейцы-людоеды из «Костяного томагавка».

Ах да, побыть Тиной из «Пятницы 13-е: Новая кровь», да? Обладать способностями Кэрри в моей голове, в моем сердце, просто смотреть, набычившись, на отца, крошить его кости, поднимать его и с силой швырять на землю снова и снова.

Но ты прекрасно знаешь, что в твоих силах, а что нет.

Если мое единственное оружие – это я сама, моя сотня с чем-то фунтов ярости, то именно это я и должна использовать, чтобы сбросить нас обоих раз и навсегда в Кровавый Лагерь.

За тебя, Джослин.

И за мою мать.

Но еще и за ту девочку, которой я была.

– Ну, иди ты уже! – ору я в темноту моему отцу.

Я не могу торчать тут всю ночь. То есть у меня на всю ночь крови не хватит.

И мой отец словно по сигналу выходит на открытое пространство, он по-прежнему идет, опираясь на кирку. Его голова схвачена медвежьим капканом. Если бы он и в самом деле был Мэтью Букнером, а не просто изображал его по телевизору, то он использовал бы этот капкан как кистень, но я думаю, что капкан этот воздействует на его разжиженный мозг таким образом, что он не может сообразить, как развести челюсти. А лишний вес и цепь, которая тащится за ним, ничего для него не значат.

Но этот вес кое-что значит для меня.

Я тянусь к пряжке теперь бесполезного оружейного ремня Баба, позволяю ремню упасть на землю. Я отбрасываю и его шляпу, как летающую тарелку, взбиваю волосы, чтобы у отца не возникло сомнения в том, кто я такая, а подсказало, в каком направлении ему двигаться.

Вот мои ковбойские деньки и подошли к концу.

К исполнению своих обязанностей приступает индеец.

– Я здесь! – кричу я ему.

Между нами ярдов шестьдесят.

Приближается решающее сражение, которое должно было произойти в коридоре моего дома еще четырнадцать лет назад, когда моя мать затолкала меня себе за ногу, посмотрела на отца испепеляющим взглядом и сказала ему, что он ей больше не нужен ни сейчас и никогда в будущем.

Некоторые дети втайне хотят видеть в своих родителях королев и королей.

Но некоторые из нас мечтают о другом.

Моя мать так никогда и не закончила среднюю школу, она работала в магазине «Семейный доллар», жила с наркодилером, но закрывала на все глаза, такова, мол, жизнь. Я от нее хотела одного: чтобы она брала меня с собой, и водила за своей ногой, и стояла на месте, что бы ни происходило.

Но я могу и сама сделать это, ма.

Я могу стоять на месте, пока не буду уверена, что отец приближается, а тогда я смогу повести его наверх, на вершину утеса, покончить с этим наконец там, где оно началось.

Я старалась разгадать суть истории про эту кирку, но история, в которой я участвую вместе с отцом, больше, чем это, ведь так?

И все истории заканчиваются там, где когда-то начались.

По крайней мере, хорошие истории.

– Принеси ее, отец, – говорю я, но недостаточно громко для него. Но я могу поклясться, что он видит все на моем лице. В моей позе.

Он приближается на своей опасной трости, снова выкидывает ее перед собой – вот как он использует