Читать книгу - "Проклятие Озерной Ведьмы - Стивен Грэм Джонс"

мне один раз – можно приступать, а потом становится частью темноты.

Я делаю четыре широких шага назад, стараясь оставаться в зоне лунного света, левой рукой я придерживаю правую – та по-прежнему пульсирует, – а я говорю ломающимся голосом:

– Эй! Я здесь!

Здесь, конечно, всякое может случиться, например золотая кирка прилетит ко мне в рот, выбьет мне зубы, разорвет мне горло, вонзится в грудь, своим плоским верхом сломает мои лицевые кости.

– Эй! – снова говорю я, вероятно, не слишком уж и настойчиво.

В ответ деревья вокруг меня затевают монотонное урчание.

Что за черт?

Я опускаюсь на то, что можно бы назвать кончиками моих пальцев, будь у меня свободные руки. Я поднимаю голову, жду, и тут…

Мимо пролетает один из пожарных самолетов, его мокрое брюхо чуть не задевает верхушки деревьев. Можно догадаться, что он набрал еще порцию воды и совершает контрольный пролет, дабы убедиться, что они победили, пожар потушен.

У меня за спиной над Терра-Новой самолет сворачивает на запад через Карибу-Тарги, его мигающие красные огни поднялись выше. А это значит, что он не видит никаких языков пламени.

Хорошо, хорошо.

Я по-прежнему стою на коленях, твержу своим глазам, чтобы уже приспосабливались, и спрашиваю себя, какую самую-самую страшную вещь я могу увидеть. Ничего другого мне в голову не приходит – только мой отец, вот он идет враскорячку такой, как был, когда я училась в шестом классе, глаза у него мутные, дыхание огнеопасно, улыбка сальная и больная. К таким вещам невозможно привыкнуть, но они могут утратить свою неожиданность, и если это не означает, что мир искалечен до состояния, не подлежащего восстановлению, то я и представить себе не могу, что это тогда может означать.

Ну, тогда что-нибудь на клик или два менее страшное, Джейд.

Тогда Салли Чаламберт. Появись она сейчас, и я наверняка упаду на задницу, защищу ладонями лицо. Перед тем как отправить Мрачного Мельника на дно, она выбила ему все зубы и отрезала руку, так? А ведь она тогда только-только начинала. Ее тогда заклинило в этом режиме – убей-или-умри, я даже не знаю, смогла бы Джослин ее прогнать или нет, а про себя я точно знаю: я бы не смогла.

Но что могло бы разбить мое сердце на две части? Такое, что стерло бы меня в пыль?

Какие-нибудь десятилетние пираты, перепрыгивающие с одного дерева на другое.

Один из них – будущий шериф, а еще один – вы, мистер Холмс.

В те давние времена эта сторона долины была вашей игровой площадкой, верно? Вы поэтому так возненавидели Терра-Нову? Я хочу сказать, они дали нам немало оснований, ненавидеть их было легко, но… уверена, с этого-то для вас все и началось, да?

Вы, и Харди, и остальная пиратская команда устраивали, скажем, сражение на мечах. Вы все тогда воображали себя, наверное, Эрролом Флинном. Я думаю, что знаю это имя, хотя не самого человека, не фильмы. В отличие от вашей пиратской команды.

А потом, испробовав всё, вы, Харди и остальные разводите костер, чтобы посушиться, потому что вы бродили по мелководью, вот только мелководья по эту сторону долины быстро уходят из-под твоих ног.

Но все это происходило в приятельской атмосфере. И один из вас украл сигарету и умудрился не замочить ее, и было какое-то волшебство в том, как вы передавали ее друг другу, сидя вокруг костра, вдыхали это благодатное тепло впервые в жизни и пытались задержать его в себе, потому что вы крутые.

Ваши глаза слезились, вы протягивали ладони к огню, на другой стороне озера вам подмигивали огоньки Пруфрока, и вы, вероятно, думали, что вам в жизни не понадобится ничего другого, кроме этого. Но… видели ли вы еще и женщину в более глубокой темноте, она была в грязном и драном ночном халате, волосы у нее спутались, глаза горели?

Это была не Салли Чаламберт, мистер Холмс. И Джинджер Бейкер она не могла быть. Тогда, может, Джози Сек, все еще ищущая потерянную дочку? Один из туристов, которого вскоре убьет устроенный вами лесной пожар? Вы и ваши пираты поднялись все разом и заорали на нее, требовали, чтобы она ушла, кто-то даже грозил ей горящей веткой из костра?

Я понимаю, вы были еще детьми, и я не говорю ничего плохого в ваш адрес.

Но, грозя горящей веткой, ты всегда рискуешь уронить куда-нибудь искру. А эти искры могут зачать свои маленькие пожары, которые складываются в один пожар, и его невозможно затоптать, и вскоре весь лес уже объят пожаром, а ты не знаешь, что делать, кроме как грести назад, смотреть, как горит Айдахо, и обещать себе после сегодняшней беды всегда защищать эти края.

Да, это могло бы меня напугать. Но не своей цельностью, потому что это мой криптонит, а потому что оно означало бы, что я здесь тоже постоянный житель, поскольку я тоже чуть не сожгла это место дотла.

Кого бы я хотела увидеть, так это мистера Билла из истории Кристин Джиллет, пытавшегося вытащить громадного самца лося на берег, пересечь озеро. Или наездников шошонов, которые скачут гуськом подальше от озера, один из них оглядывается, чтобы посмотреть на меня, потому что, может быть, мне следует быть с ними, а не оставаться здесь.

Но ни один из них не протягивает руку, чтобы затащить меня наверх и посадить на лошадиный круп за ним.

Но на сей раз удача сопутствует мне, я долго моргаю и, открыв глаза, вижу, что нахожусь в затхлой маленькой церкви мертвого лося, в той церкви, где спят мертвым сном Разные Перчатки и Ковбойские Сапоги, а в самом низу задыхаюсь от удушья я, только Лета на сей раз не успевает вовремя меня найти, а потому ее отец уводит ее на какой-то самолет, они взлетают и больше никогда не возвращаются в Айдахо.

А это означает, что Эди никогда не появляется на свет. Баннер никогда не надевает шерифского значка.

Но это было бы еще не так плохо. Пусть себе поступает в какой-нибудь четырехгодичный колледж, покалечит себе коленку, играя в родных стенах, а кончит продавцом полисов или менеджером ресторана, будет приезжать сюда повидаться с родней раз или два в год, семья на его попечении будет слушать с широко раскрытыми глазами его рассказы об этом месте, где происходят все его выдуманные героические истории.

Иными словами, в этой версии он остается живым. Ему ни к чему умирать.

Оно бы того стоило, думаю я. А умереть с удовольствием