Читать книгу - "Проклятие Озерной Ведьмы - Стивен Грэм Джонс"

И кто знает, может быть, когда он будет работать менеджером в том ресторане сразу после колледжа, прежде чем встретит кого-то, с кем создаст эту семью, некая принцесса из медийного конгломерата вынырнет из дождя, закажет какую-нибудь еду для проформы – она заявилась сюда, только чтобы не промокнуть до нитки, – и увидит Баннера, вспомнит его лицо по другую сторону костра, и они будут сидеть там долго после окончания дождя и ни разу не упомянут ту девушку с подведенными глазами в футболке с надписью «Металлизирую свою жопу».

Но я там, сэр.

Часть меня сидит в дальнем уголке того ресторана, а потому я могу наблюдать за тем, что происходит. И я вижу, как этот менеджер провожает принцессу до двери и держит дверь открытой, пока принцесса не сядет в вызванное ею такси. Я все еще сижу там, когда менеджер разворачивается и смотрит на свою руку, на клочок бумаги, на котором она записала свой телефон и нарисовала сердечко над номером.

Я могу видеть через мертвого лося, под которым я похоронена, через переплетенные конечности и разлагающуюся шкуру, и гноящиеся кости, и слепых личинок, и…

– Джейд! – вскрикивает Джослин с ресторанной парковки, как мне кажется.

А потом мы снова в лесу на не той стороне долины, а мой отец отчетливыми силуэтом стоит прямо на границе Овечьей головы.

Я глотаю слюну, и этот звук громко отдается в моих ушах.

Ну что же.

Я беспокоилась, что мне придется тащить его сюда, заставить его наступить на пластинку, приводящую в действие распахнутые челюсти капкана.

Этого не требуется.

Я даже не уверена, что он знал о нашем присутствии, – просто это место лежит на его пути к Терра-Нова, куда логичнее всего бежать тому, кто здесь застрял.

Но теперь он знает, что мы здесь.

– Я здесь, отец, – говорю я ему обычным голосом, потому что тишина стоит такая, что слышен даже нормальный голос, и… черт, вот почему он не прыгнул на нас на берегу: он не мог. Дерево переломало ему таз, или ногу, или спину, или еще что-то – он пользуется своей золотой киркой как костылем, как тростью, как клюкой, и, вероятно, ему пришлось ползти до этой кирки дюйм за дюймом, после того как он ее закинул – очень похоже на него: сначала делай, а потом думай.

Я делаю шаг вперед, жалея, что у меня нет зажигалки, которую могла бы зажечь, чтобы он увидел и пошел прямо на меня. Но мы спрятали капкан в самом свободном просвете между двумя деревьями.

И мой отец прямо туда и направляется.

– Давай! – кричу я Джослин, потому что нам капкан даже не нужен, верно? Он ведь и идти-то толком не может?

В таком состоянии он просто еще одно дерево, которое нужно спилить.

Но Джослин, видать, хочет посадить его по-серьезному. Она ждет, когда он попадется в капкан. Нет, она ждет, когда он посмотрит вниз: что это там ухватило его за ногу? В этот момент он не будет смотреть вперед, не заметит топора, летящего в него с яростной скоростью.

Чтобы отвлечь внимание отца на себя, я дотягиваюсь до ветки и начинаю ее трясти.

Он видит, начинает закипать, видя меня так близко и в то же время так далеко, он добавляет шагу, насколько это в его силах, двигается вперед, держа перед собой обеими руками кирку.

– Давай, давай… – говорю я ему, меня уже больше не очень беспокоит, как и зачем он вернулся.

Я хочу лишь одного: чтобы капкан сработал. У меня одна нужда: чтобы топор Джослин прилетел и довел до конца сделанный мною надрез на его шее, чтобы его голова покатилась по лугу. В тюрьме женщина по имени Йэззи рассказывала нам истории, которые узнала от своих лжецов-дядюшек, и в одной из этих историй говорилось о голове, которая катится по лесу, преследует этого типа, и мне этот рассказ казался бессмысленным. А теперь я поняла. Вот только я буду топтать эту голову, пока череп не разлетится на куски и все дурные затеи не вытекут из него, а я и дальше буду его топтать, чтобы уж наверняка.

И все это начинается с…

Щелк!

Я слышу капкан лучше, чем вижу, и теперь мой отец просто стоит там. Точно как мы хотели.

Иногда все же получается. Он даже смотрит вниз – я уверена, что Джослин именно это и требуется.

Она выходит из темноты, словно пробежав пятьдесят футов, ее правое бедро впереди, рука с топором занесена назад, чтобы топор врезался в его шею с большей силой, и она кричит, чтобы все было как надо (все или ничего), последним девушкам нравится знать, что она делает, и…

Мой отец поднимает кирку, только теперь это нечто гораздо большее, чем кирка.

В капкан попала не нога, а его трость.

Он без труда вытащил из глинистой земли кол, который мы так аккуратно и так идеально забили в землю, чтобы оставался там навсегда.

Джослин с такой силой швырнула свое орудие весом в шесть или восемь фунтов, что, когда его топорище ударяется о капкано-кирковую голову моего отца, его полет на этом не заканчивается – оно пролетает дальше над левым плечом отца, а его деревянное топорище разлетается в щепы.

Джослин после всех совершенных ею здесь ошибок – поломка топора для нее равносильна выдергиваю коврика из-под ее ног – должна была бы сгореть от стыда, но… мой отец освободил руку от кирки-медвежьего-капкана-булавы, освободил ее достаточно быстро, чтобы успеть перехватить летящий в него двенадцатидюймовый стержень капкана и швырнуть его в правый бок Джослин, под ребра. Стержень прошил ее насквозь и вышел с левой стороны и гораздо выше.

А это означает: стержень прошел через оба легких, а красный блеск на его кончике, торчащем из бока Джослин, свидетельствует, что он прошел и через ее сердце.

Последние девушки могут умереть.

Я падаю на колени, мое лицо холодно, мой рот открыт, глаза горят.

– Не-е-е-е-ет! – кричу я.

Джослин смотрит на меня, кровь уже стекает по ее подбородку.

– Беги, – удается произнести ей, ее спина сгибается от учиненной над ней расправы. Как-то раз, когда мы с Летой пили кофе в «Дотс», вошла Джослин, сделала заказ и замерла в ожидании в своих солнцезащитных очках, аккуратно сжав губы. Она кивнула нам, мы кивнули ей в ответ, и выглядела она не просто моделью для обложки модного журнала, гламурная, как черт знает что, но еще