Читать книгу - "Мое лицо первое - Татьяна Русуберг"

— Фу! Нельзя! — осадила хозяйка бигля и наконец выпустила меня из объятий. — Прости, сразу тебя не узнала. Мама тут договорилась с одной женщиной насчет Самогона. Я думала, ты — это она. В смысле посетительница.

— Да я вообще крепкий алкоголь не пью. — Я постаралась скрыть неловкость, склонившись к кроссовкам, чтобы развязать шнурки.

— Не разувайся, — остановила меня Лив. — Я сегодня еще не пылесосила.

Я выпрямилась и встретила ее улыбку, от которой на круглых щеках Лив обозначились симпатичные ямочки. Глаза под рыжеватыми бровями тоже смеялись.

— А ты и правда подумала, что я тебе выпивку предлагаю? — Лив фыркнула и толкнула дверь, ведущую в дом. Тут же словно плотину прорвало: в образовавшуюся щель хлынул поток черных, белых и пестрых лохматых тел. Меня окружили влажные носы, машущие хвосты и блестящие любопытные глаза.

— Боже, сколько же их! — Я не удержалась и попыталась погладить пяток вьющихся вокруг спин одновременно.

— Девять, — с гордостью ответила Лив. — Но скоро будет восемь. Самогон — это вон тот мелкий. Последний из щенков остался, остальных разобрали уже. И не спрашивай, как маме пришла в голову идея использовать названия спиртного как клички. Это для меня самой загадка.

Минут через десять мы уже сидели на отапливаемой стеклянной веранде, любуясь видом подернутых инеем полей с пятнышками мохнатых коров. Руки мне согревала чашка кофе с молоком, ноги — плед, а душу — искренняя радость Лив и блюдо с домашним печеньем на столе. К счастью, собаки были изгнаны в недра дома: только изредка до нас доносилось многоголосое тявканье.

Закинув ноги на диван, повзрослевшая девчонка из параллельного класса рассказывала о новом хобби своих родителей — спасении бездомных псов. Старшие Гайли вступили в какое-то общество, собиравшее уличных животных по странам третьего мира и перевозившее их в Данию для устройства в семьи. Оказалось, на маленькой ферме обитал настоящий интернационал: юркий бигль был единственным коренным датчанином, спасенным от хозяев, которые с ним жестоко обращались. Остальные хвостатые и мохнатые жильцы происходили из Румынии, Польши, Болгарии и Турции. Самогон вместе с Виски, Коньяком, Шнапсом, Текилой и Водкой появился на свет в результате незапланированной связи Маффина и румынской дворняжки по кличке Шарлотка. Очевидно, родители Лив имели слабость не только к выпивке, но и к выпечке.

Сейчас они находились в пристройке, где мать Лив открыла собачью парикмахерскую: плата за стрижку покрывала расходы на ветеринара и корм питомцам. Сегодня в программе был королевский пудель, так что семейство намеревалось поужинать позже обычного.

— Ну а ты? — Лив поставила кружку с кофе на стол и обратила на меня внимательные карие глаза. — Какими судьбами тебя к нам занесло? Слышала, учишься в Орхусе.

Я внутренне подобралась: ну вот мы и подошли к сути дела.

— Нужно забрать кое-какие вещи из папиного дома. Он выставлен на продажу.

— Я видела табличку, — кивнула Лив.

— Но дело не только в этом. — Я потеребила кисточки пледа. — Мне тут попалась статья с твоим интервью. Та, где ты рассказывала о Дэвиде Винтермарке. — Я пытливо посмотрела на Лив.

Она прикрыла глаза и откинулась на диванные подушки, лицо ее замкнулось.

Я прибавила:

— Не ожидала, что ты окажешься такой наблюдательной. И смелой. Ты открыто назвала вещи своими именами. Думаю, Дэвид был бы благодарен за это.

Лив скривила губы и глянула на меня из-под полуопущенных ресниц.

— Благодарен? — Она тихо фыркнула. — Это сейчас легко быть смелой. Но тогда я молчала. Как и ты.

Прямое обвинение заставило меня поежиться. Неприятно, когда тебе в лицо высказывают горькую правду.

— Я здесь, чтобы помочь, — продолжила я, надеясь, что это не прозвучало как попытка оправдаться. — Не знаю, себе или Дэвиду, возможно, обоим. У меня столько вопросов… Прошлое — будто пазл, который не складывается. Я забыла все на десять долгих лет — и это не фигура речи. Я действительно забыла, а теперь память возвращается фрагментами. Остаются слепые пятна. Помогает дневник, который я тогда вела, но записей за две тысячи восьмой год почти нет. И еще тетрадь… — Я спохватилась: не стоит откровенничать, что сказка Дэвида оказалась у меня. Особенно при том, что я никак не могу это объяснить. — Не важно. Я просто поняла, что прошлое меня не отпустит, пока не вспомню все, не восстановлю картину событий. Возможно, тогда я смогу помочь следствию. И Дэвиду. В общем… — Я окончательно смешалась под немигающим взглядом Лив. — Мне показалось, что с твоей памятью все в порядке. И подумала, что ты, возможно, восполнишь кое-какие пробелы. Если захочешь, конечно.

Рыжеволосая девушка уселась по-турецки, укрыла колени пледом.

— Да я-то с удовольствием, только ведь мы с Дэвидом не были близки. В том интервью я рассказала почти все, что знаю.

— Но вы в одной школе учились с первого класса, — возразила я. — Может, даже в детский сад вместе ходили.

— Дэвид не ходил в детский сад, — улыбнулась Лив чуть грустно. — Поверь, я бы знала. В Хольстеде он всего один.

Я насторожилась.

— Странно, тебе не кажется? Я вот тут подумала… Может, он Винтермаркам не родной? В смысле сам Дэвид никогда не говорил об этом, но в его сказке главного героя, принца, отдают в чужую семью в шестилетнем возрасте. Текст использовали на суде, потому что признали его автобиографичным.

— Я тоже тогда следила за этим делом. — Лив нахмурилась. — Нигде точно не упоминалось, что Дэвид действительно усыновлен. Впрочем, эту информацию могли счесть незначимой, а потому стороны не получили право на ее разглашение. Но, насколько мне известно, усыновление детей внутри страны происходит крайне редко. Обычно социальные сироты попадают в приемные семьи, а сведения об этом закрытыми не являются. Разве что мальчика взяли из детдома где-нибудь в Румынии…

— Подожди-подожди, — мне пришлось притормозить собеседницу. — Ты говоришь так, будто сама в суде работаешь. Я за тобой не поспеваю.

— Прости. — Лив легко рассмеялась, взмахнув руками. — Профессиональный жаргон. Я работаю не в суде, а в коммуне[44]. Соцработником.

— А?.. — Я открыла рот и махнула в сторону двери, за которой иногда поскуливали собаки.

— Просто приехала к родителям на выходные, — пояснила Лив. — Я в Вайене живу. Так до офиса ближе.

Несколько мгновений я переваривала услышанное, жуя печенье. Голова пухла от круговерти мыслей: детдом, Румыния, дворняжка Шарлотка, волонтеры — защитники животных и религиозные Винтермарки…

— Слушай, а ты, — у меня возникла идея, которая показалась настолько гениальной, что я решилась ее озвучить, — не могла бы разузнать — ну, по своим каналам. Родной Дэвид