Читать книгу - "Рыжая полосатая шуба. Повести и рассказы - Беимбет Жармагамбетович Майлин"

А теперь?..> Однако молчу, креплюсь. Потом зашла жена Апалая. Начала по привычке шутить со мной. <А, приехал? Живой-здоровый? Всех молодух и девок взял небось на учет? Всех проверил?> Ну, и я так же шутливо ответил. У нас это было принято. Сижу, жду... Никакой вины за собой не чувствую. А чая все нет и нет. <Апырмай, как же так? Почему она чай не сготовит?> Жду, на дверь смотрю. А Рабига как ушла, так все нет ее и нет. Вот уже и вечер наступил. Пора уже в постель. И тут вдруг заявляется Рабига. Нервы

мои взвинчены, я весь клокочу. <Откуда ты?> - <А тебе какое дело?!> И эдак нехорошо, раздраженно ответила. А ну, попробуй тут сдержись! Так я рассвирепел, что захотелось мне ее отругать, да отдубасить хорошенько. Однако ни того ни другого не сделал, сдержался, промолчал, застыл... Только губу до крови закусил.

Через некоторое время она все-таки чай сготовила. И тут я дал волю своему гневу. Сдернул дастархан вместе с посудой, все полетело на пол. Конечно, она могла бы и промолчать - ведь такое случилось у нас впервые. Но она как вскочит! <А-а... - кричит, -нажрался! Накормили и напоили!> С того дня и пошло все у нас шиворот-навыворот. И покатился я под откос уж без остановки...

- Так в том, что дальше было, тоже я виновата?! -От возмущения Рабига даже поставила чашку на стол.

- Апырмай! Ну вот и поговори тут! - поморщился досадливо Амиржан. - Хотел же я вам все рассказать наедине, так нет...

В сердцах он отогнул краешек дастархана, отодвинулся к стенке и повернулся на бок с видом глубоко обиженного человека.

В который раз оборвалась повесть его жизни. Вечерело, от полуземлянки лежала длинная тень на земле, сквозь нижние решетки струилась прохлада. Между юртами похаживало несколько коров. Крикливые женские голоса напоминали вечерний азан муллы, созывавшего некогда правоверных к молитве. Над земляными печками вился густой дым, похожий на клочья верблюжьей шерсти. Женщины скребли казаны. Аул оживал. Все вернулись с работы, все ходят, толкутся взад и вперед, смех, шутки, голоса взрослых и детей, мужчин и женщин. Прислушиваюсь, невольно задумываюсь. На мгновенье перед мысленным взором проходят привычные картины старого аула. Странные мысли вдруг начинают тревожить меня. <Как так? Где это

я нахожусь?..> Но в это время где-то рядом раздался голос, и он мгновенно возвратил меня к действительности.

- Эй, Кумис! Ты была у счетовода? Сколько у тебя трудодней?

- Уже свыше двухсот!

- О, тогда можешь отхватить лучшего джигита!

Это молодая тетушка шутит с девушкой-невестой.

Украдкой смотрю на Рабигу; она тоже улыбается. Хотя старое еще назойливо путается под ногами. Но напор новой жизни так стремителен, что победа ее не вызывает сомнения.

- А у вас сколько трудодней? - спрашиваю я.

Рабига искоса взглядывает на Амиржана:

- Двести пятьдесят!

Этот взгляд и эта улыбка, точно иголки, вонзаются в Амиржана.

- А у тебя?

Он опускает голову, мрачно молчит. Потом, точно очнувшись, резко поворачивается к Рабиге, сверлит ее глазами.

С вызовом отрезает:

- У меня? Нет у меня никаких трудодней!

- Как же так получилось?

Амиржан молчит, он, кажется, даже и не слышит меня. Лишь изредка исподлобья взглядывает на Рабигу. Очень многое заключено в этом взгляде. Нынче в колхозе дела пошли на лад. Такие, как Рабига, получат на трудодни солидный доход. Вот уже месяцев семь, как супруги повздорили, и за это время Рабига ни разу никому не пожаловалась, даже мужу слова плохого не сказала. Ее, кажется, вовсе не заботило отсутствие мужа-кормильца, мужа-опоры. Наоборот, с каждым днем она чувствовала себя все увереннее и самостоятельнее. Амиржану чудилось, что она даже и нечасто вспоминала, что у нее есть муж. Конечно, именно это и задевало его больше всего. Курносый, чернявый бутуз вбежал в юрту и удивленно застыл у порога.

- Ну, проходи, зрачок мой! Присядь, чай попей! -позвала его Рабига.

Но бутуз как будто и не слышит ласковых слов матери. Он недоуменно таращит глазенки на Амиржана. Тот поманил его пальцем, мальчонка раза два покосился на мать и засеменил к отцу. Рабига просветлела, заулыбалась. И Амиржан, прижимая к себе малыша, тоже повеселел, мигом забыл про обиду и раздражение, снова подсел к дастархану:

- Налей-ка чаю Белжану...

Рабига с готовностью подала чашку.

- А теперь подкинь-ка нам сахарку.

Чернявый малыш, казалось, в одно мгновение помирил супругов, будто напомнил им, что они его родители, муж и жена.

- Как назвали сына? Белжаном?

- Вообще-то Вилжан. Составили из первых букв Владимир Ильич Ленин. По-казахски Белжан получается. Хотели, чтобы он твердо шел по пути своего дедушки.

Амиржан горделиво вскинул голову, довольно улыбнулся.

- Ты со злости, кажется, и чаю толком не попил, -смеясь, заметила Рабига. - Может, налить?

- Э, давай, налей! - Амиржан лихо хлопнул шапкой об пол, решительно придвинулся к дастархану...

После крепкого чая Амиржан пришел в доброе расположение духа. Теперь он сам вернулся к прерванному рассказу:

- Пожалуй, оставлю в стороне разные бабьи пересуды и закончу свою исповедь. Пусть она, - он кивнул на Рабигу, - успокоится. Все вам выложу при ней. Впервые об этом рассказываю. Да-а... После того как я поссорился с Рабигой, долго не мог прийти в себя. Злой ходил, мрачный. Весь свет и себя ненавидел. А тут как раз прикатил уполномоченный, все тот же ненавистный Сыздыков. Ну я вовсе взбесился! Он, конечно,

сразу понял мое состояние и отправил меня в аул Баймаганбета. А там завал, планы не выполняются. Все уполномоченные, кого посылали, возвратились с выговорами. Сыздыков, ясно, назло туда меня пихнул. Однако я возражать не стал. Поехал. Стояли трескучие морозы. Пока доехал - насквозь промерз. <Может, согреешься?> - спросил Медеш. <Давай!> Выпили. Потом еще. Ну, и пошла пьянка... Вижу, какие-то молодки возле нас крутятся. Одна из них, светлолицая, смазливая, на меня все поглядывает, похихикивает. То папиросу подаст, то спичку поднесет. Лицо вроде бы знакомое. Силился вспомнить: <Где я ее видел?> В глазах между тем все уже зыбится, плывет... А молодка глазки строит, завлекает, заигрывает, шутки шутит. Я вообще не охотник до игр и шуток. А тут разболтался, язык распустил... Э, что говорить... Потом, когда отрезвел, узнал: оказалось - молодая жена Жарбола, которого я упек в тюрьму. Тьфу, с... сука!..

- М... м... Признался, наконец? - скривилась Рабига.

- Нет, не думай. Ничему не верь, а этому - поверь. Ничего