Читать книгу - "Живи и радуйся - Лев Трутнев"

– И моих тащи под солому, – донесся голос Красова, и только тут я увидел еще двух гусей, лежащих на стерне. Я поднес гусей к кучке и закрыл соломой.

– Больше не прилетят, – подвигаясь, сказал Алешка, – на тот край пошли, видишь?

Далеко, почти у леса, низко строчили по небу цепочки летящих от озера гусей: одна, две, три…

– Услышали выстрелы – и в другую сторону…

Сердце у меня дрожало от волнения, и эту дрожь я ощущал всем телом. С одной стороны выходило, что мне надо было радоваться: я добыл гуся – осторожную и крупную птицу, мясо которой можно разделить раза на два – почти два дня хлебать наваристый ядреный суп, с другой – жалость липла в душе и беспокоила.

– Понимаешь, – Красов щурил глаза, отблески зари горели на его волевом лице, – что-то сердце заскребло за этих казарок.

– Их вон тысячи, – решил проявить я твердость духа. Но бывший фронтовик давно понял мое состояние и не поверил в напускную строгость.

– Людей угробили миллионы, а тысячи гусей угробить просто. Когда ты вырастишь, их уже наверняка столько не будет…

Зоревые полосы потянулись по стерне, залили в лужах воду, зажгли лес, далекие деревенские дворы, край неба – над озером проклюнулось солнце.

Красов поднялся.

– Давай кончать охоту, больше все равно не прилетят.

Мы вылезли из соломы, стали отряхиваться, разминать затекшие ноги. Я начал очищать профиля от налипшей грязи. На душе было безрадостно: четыре гуся, подстреленные конкурентом, не давали мне покоя.

Красов цеплял свою добычу на удавку.

– Возьми-ка вот одного, – он протянул мне увесистого гусака, – а то несправедливо получается: охотились вместе – у тебя один гусь, у меня – четыре… – Он будто угадал мои мысли, и стало неловко.

– Да зачем, и одного хватит, – заупрямился я.

– Бери, бери. Охота – дело фартовое. В другой раз тебе повезет – рассчитаешься. Тем более, я тебе помешал…

Удивительное солнце выкатилось из-за озерных камышей: огромное, круглое, как блин, чистое… Тишь и тепло, и благодать потекли от него на землю.

Мы шли зигзагами, обходя синеющие разливы. Куда ни кинь взгляда – везде вода и вода, и на каждом разливе резвились, славили солнце и весну неугомонные птицы.

– Я, Ленька, ходил во фронтовых разведчиках, – рассказывал Красов, – таскал языков для допросов. В последний год войны нашу группу, при возвращении из немецкого тыла, накрыли минометным огнем. Я получил ранение в грудь, почти год лечился, а потом еще почти год дрался с бандитами в приграничных лесах на западе…

Я слушал его, и душа полнилась светлой радостью: и от весеннего буйства природы, и от мыслей, что в моих знакомых теперь будет такой геройский человек, и от того, что в сумке у меня ощутимой тяжестью лежали два гуся, – и сладкое чувство ликования накатывалось на меня, подобно волнам солнечного света.

* * *

Дед явно обрадовался добыче. Он взвешивал гусей на руке, кивал одобрительно:

– Но, ты и фартовый – первый раз и такая удача. Этих гусей нам на неделю хватит. Щи с гусятиной, пусть из крапивы да лебеды, все навар… – Он еще что-то говорил, но я уже погружался в сон.

Был выходной, и я, вернувшись с охоты, полез на полати – ночь-то прошла в тревожном нетерпении, да и вставать пришлось рано. Мать и Шура ушли на колхозную работу, и никто мне не мешал отсыпаться.

Но проснулся я все же от какого-то разговора – чуть-чуть приподняв занавеску, увидел деда и незнакомого мужика, сидевших за столом. На столе – большая бутылка из толстого стекла и распечатанная банка каких-то консервов. Гость сидел ко мне спиной, и лица его я не видел. Спина сутулая, плотно обтянутая гимнастеркой. «Родня, что ли, какая?» – подумалось, и я хотел было уже объявиться, но вдруг услышал:

– Ну что, дядь Данила, отдашь за меня свою дочь?

Дед прищурился с усмешкой:

– Так у меня их две: одна еще не доросла до замужества, хотя и отрывает руки на колхозной дойке, а вторая была замужем, фронтовая вдова теперь. Сын вон её на полатях дрыхнет.

Меня аж передернуло от удивления: «Свататься, что ли, этот мужик пришел? И кого сватать? – Искорка тревоги ожгла сердце. – Неужели?!» И у меня, пожалуй, впервые мелькнули мысли о том, что матушка еще молодая и красивая и к ней может кто-нибудь посвататься. Я затаился, как заяц под кустом.

А незнакомец налил в кружки вина. Вероятно, он и принес бутылку, поскольку дед не увлекался спиртным и вряд ли бы стал тратить деньги на вино, если бы они даже и были. Да и с какой стати.

– Я веду речь про Анну, – спокойно отозвался на дедову подковырку незнакомец. Голос у него был басовитый. Да и сам он, судя по спине, не был слабым.

Меня огорошило его заявление, сердечко задрожало в ожидании дедова ответа.

– Её, как видишь, нету, – дед пощипал ус, – а без неё какой разговор? Не девица на выданье, как решит сама – так и будет.

– С ней я договорюсь, а меня интересует твое мнение и что ты дашь за дочерью, корову или еще что там? Хозяйство нам поднимать на пустом месте придется. – Мужик взял кружку. – По рукам?

Я замер, в ушах зазвенело: «Это как, жить с этим мужиком без деда?!»

А дед вдруг резко встал и, быстро ухватив незнакомца за шкирку, потянул к дверям.

– Ах ты, едрит твою в корень! – выругался он. – Ты дочь мою пришел сватать или корову!

Мужик было попытался сопротивляться, но тщетно – крепок на руку был еще дед.

– Ты что, ты что, дядь Данила! Ты не так меня понял! – заорал незнакомец, все еще пытаясь освободится от дедова захвата.

Но дед доволок его до двери и, распахнув её ногой, вышвырнул незадачливого «жениха» в сени.

У меня отлегло от сердца. Мысли поутихли.

А дед приподнял занавеску и поглядел: сплю я или нет. Я притворился спящим.

После, в другие годы, к матери сватались еще двое или трое, причем один какой-то начальник из района, но матушка всем отказала. То ли она меня жалела, то ли все еще надеялась на чудо и ждала отца (последнее – скорее всего), так как ровно через десять лет после его гибели она все же вышла замуж за вдовца с двумя малолетними детьми. Вдовец был мужем двоюродной сестры матери, которая умерла совсем еще молодой от туберкулеза. И не в любви или иных расчетах было дело – просто она пожалела малолетних двоюродных племянников