Читать книгу - "Девичьи сны - Евгений Войскунский"

Круглов тихо выходит из своей комнаты на веранду. Дом Черемисиных еще спит. Еще не встало солнце, но уже растворен в прозрачном воздухе нежный персиковый свет рождающегося утра.

Скрипят половицы. Нет, это поскрипывают новые ботинки Круглова – коричневые, на толстой желтой подошве. Он, раскрыв холодильник, достает два стакана молока и ставит на стол. Спускается с веранды, идет по саду, с удовольствием подставляя лицо утренней прохладе. Идет сквозь пятна света и тени, сквозь птичий щебет.

Под акацией спит на раскладушке Игорь, укрытый стеганым одеялом. Круглов протягивает руку, чтоб разбудить его, но – передумал. Стоит, задумчиво глядя на мальчика.

«Как сладко спишь, Игорь, – думает он. – И не знаешь, не ведаешь, какая идет у тебя работа в мозге… в подкорке… Самый оживленный обмен информацией – именно в предутренний час. В центры поступают доклады с периферии. Как на подводной лодке – из отсеков в центральный пост… Идет проверка, смотр всех систем организма. Но человек не ведает об этом… И не надо… Не надо ведать… Ладно, Игорь, спи».

Тут Игорь открывает глаза. Он видит Круглова и улыбается ему.

– Дядя Георгий! А я сплю, сплю и вдруг как будто услышал, как вы меня позвали.

– Доброе утро, Игорь. Вставай, раз проснулся.

На веранде они выпивают по стакану холодного молока.

И пускаются в дорогу. Выйдя из калитки, Круглов останавливается. Каждый раз, увидев отсюда, сверху, огромное море, он застывает на миг, затаив дыхание.

Они спускаются по лестнице, вырубленной в склоне горы. Игорь, в трусах и сандалиях на босу ногу, прыгает по каменным ступеням, выкрикивая при этом считалку:

– Раз-одна-семейка-скушала-скамейку…

А утро разгорается дивное, яркое, вот и солнце выплыло из-за скалистого мыса на востоке.

– …а-потом-лягушку-а-потом-подушку-съела-журавля-скушает-тебя!

– Неважнецкая считалка, – замечает Круглов, шагая по ступеням. – Неаппетитная какая-то.

– А какие у вас были считалки, дядя Георгий?

– В моем детстве? Я уж не помню. Очень давно это было.

Возле средневековой башни они поворачивают, идут вдоль полуразрушенной стены старинной кладки.

– Нет, одну вспомнил. Вот послушай. Шел высокий человек маленького роста, весь кудрявый, без волос, тоненький как бочка.

– Кудрявый без волос! – смеется Игорь.

На развилке они останавливаются.

– Пойдем к Лузе? – спрашивает Игорь.

– Нет. Очень жаркий, кажется, будет день. В Халцедоновую бухту пойдем. Только не к пансионатам, а…

– Да, понятно! А хотите, другую дорогу покажу? Там одно место такое… Ну, узкое. Зато короче. И прямо к памятнику выйдем.

Они идут по выложенному плитами Трехмильному проезду. Остаются позади белостенные домики и сады. Но вот кончается проезд, теперь дорога, превратившись в тропу, сбегает в ущелье, которое пересекают ажурные фермы моста электрички, и как раз по этому мосту проносится электропоезд, наполняя ущелье воем и громом.

Круглов и Игорь спускаются по склону, поросшему кустами дикого граната и орешника. На дне ущелья, ступая по камням, переходят через быстрый ручей и начинают подъем по противоположному склону. Тропа ведет их зигзагом, забирает все круче, выводит к обрыву над морем.

Дальше дороги нет. Есть только узкий карниз над каменной стеной, под которой, метрах в десяти – двенадцати, плещется прибой.

– Ты ходишь по этому карнизу? – говорит Георгий Петрович. – Тут же опасно, Игорь.

– Зато интересно!

Мальчик медленно идет, а Круглов продвигается за ним с вытянутой рукой, готовый удержать, если он оступится.

Шажок за шажком. Карниз становится совсем узким, стена под ним – отвесной.

– Стой, – говорит Круглов. – Дальше непроходимо.

– Проходимо, дядя Георгий! Вот увидите…

– Переведем дыхание.

Они прислоняются спиной к шершавой и теплой скале, освещенной солнцем. Смотрят на море, лениво колышущееся внизу, под обрывом.

– Здесь хорошо, – тихо, как бы про себя, говорит Круглов.

– Вы бы смогли прыгнуть отсюда?

– Вряд ли. Ну, тихонько вперед, Игорь. Осторожно ступай.

Наконец кончается эта нитка над пропастью. Путники минуют нагромождение скал и спускаются к пляжу, усыпанному крупной галькой.

А вот и памятник. Серый обелиск со звездой и осыпающейся надписью «Морякам Черноморского флота, погибшим при высадке десанта…».

– Правда, быстро? А так бы кружили во-он там! – обводит Игорь пальцем понижающийся гребень скалистого мыса. – Искупаемся, дядя Георгий?

– Нет. Купаться будем на обратном пути. Возле Филиппа.

Они садятся в тени памятника.

– У нас в школе однажды выступал участник этого десанта, – говорит Игорь. – Он попал в плен, бежал, его поймали. Такой старый-старый, почти глухой. Ему сто лет, наверное. Дядя Георгий, а вы в десанте были?

– Мы высаживали десанты.

– А страшно плавать на торпедном катере?

– Плавать не страшно. Но в бою, конечно, бывало страшно.

– Расскажите, дядя Георгий! Ну пожалуйста, расскажите!

– Ладно. – Круглов закрывает глаза. И после паузы: – Я уже рассказывал тебе, какая трудная была обстановка на Балтике. Нас, Балтийский флот, немцы зажали в восточный угол Финского залива. Мы вели отчаянные бои за расширение операционной зоны. И вот в кампанию сорок третьего года наш дивизион торпедных катеров перебросили из Кронштадта на Лавенсари. Это, знаешь, маленький островок посреди Финского залива. Там была наша маневренная база. Форпост Балтики – так называли тогда эту базу на Лавенсари. А торпедные катера – те, на которых я служил, – были маленькими дюралевыми корабликами с двумя авиационными моторами. Они мчались быстрее ветра, скорость давали больше пятидесяти узлов. Каждый катер нес в желобах две торпеды, понимаешь? Как раз в ту кампанию я выслужился в боцмана. А боцман на торпедном катере – он и пулеметчик, и торпедист, и химик. И вот однажды…

Белой июньской ночью выглядит призрачным низменный берег, поросший сосняком. Белеет узкая полоска пляжа. У старого дощатого пирса, у темных свай покачиваются торпедные катера.

Командир одного из них, юный лейтенант, кричит сквозь рев прогреваемых моторов:

– Боцман! Сходню не убирать! С нами пойдет комдив.

– Есть, – отвечает Круглов.

Он, как и командир, одет по-походному: канадка, сапоги, кожаный шлем с очками. Все готово к выходу в море, но он еще раз проверяет свое хозяйство – торпедные аппараты, вентили дымаппаратуры. Плывут медленные ночные облака, они то заволакивают бледную луну, то выпускают ее на волю. Колышутся на берегу верхушки сосен.