Читать книгу - "Блабериды - Артем Краснов"

Чем ближе был час приема, тем тревожнее становилось настроение. Я представлял врача, который говорит обнадёживающие фразы с безнадёжным лицом. Я представлял и другого врача, который кричит «Вы с ума сошли!» и требует немедленной операции.

Онколог оказался молодым, уставшим и нетерпеливым. С порога он спросил с лёгкой издевкой:

— Родинка или опухоль?

— Опухоль какая-то. Вот тут, — показал я, стаскивая брюки.

Он принялся прощупывать уплотнение рукой и делал это бесконечно долго. Наконец он сказал:

— Жировик. Липома.

Он принялся рассказывать байки, как к нему толпами ходят люди с ангинами и папилломами, настаивая, что у них четвертая стадия рака.

— Понимаете, у неё прыщ на гландах, а она мне: посмотрите, это же опухоль, — рассказывал он, что-то быстро черкая в карточке. — А потом приходит, значит, с родинкой: глядите, она же черная, это меланома. Я говорю: а вы знаете, какая меланома? Что с того, что чёрная? Меланома бывает и коричневой. Это только специалист может сказать.

Спохватившись, что отпускает меня так просто, он вдруг сказал:

— Знаете, я бы всё-таки сделал УЗИ и полный анализ крови.

УЗИ и анализ крови не выявили ничего особенного, кроме пониженного гемоглобина.

После визита к онкологу я слегка успокоился, но меня начала вдруг волновать галлюцинация, которая преследовала меня у пруда и, возможно, стала причиной падения. Меня волновал треугольный начальник караула, который говорил фразами отца и показывал мне мои портреты, утверждая, что всё случилось когда-то давно. В саду у сарая я вспоминал спрятанный там термос с радиоактивной водой, выбросить который собирался всё лето.

Как-то вечером мы смотрели с Олей передачу об отравлениях ртутью, и я обнаружил у себя почти все симптомы третьей стадии меркуриализма, от навязчивых состояний до галлюцинаций. Может быть, не радиация, а ртуть отравила меня и жителей Филино?

Эта мысль долго не давала мне покоя, но я не делал ровным счетом ничего. Я словно оцепенел.

Я решил просто ждать, когда живущая во мне болезнь проявится и сделает ситуацию определённой. Неопределенность казалась мне отсрочкой, которой нужно воспользоваться.

— … на завтра позвали, — донеслась до меня фраза Оли.

Я сидел на кухне и гладил выросшего за лето Рикошета по загривку. Вантуз смотрел на наши нежности скептически.

Оля загружала в посудомоечную машину тарелки. От их грохота я не сразу понял, что она обращается ко мне.

— Ты слышишь? Мои нас позвали на завтра, — повторила она.

— Нормально, — кивнул я Рикошету. Он заюлил под рукой.

— Ты если не хочешь, скажи, — Оля счищала с тарелок остатки пищи. Я не любил смотреть на это, и зарыл пальцы в плюшевую шерсть Рикошета, уткнувшись носом в его твердый череп.

— Да нет, нормально.

— «Нормально», — передразнила Оля и рассмеялась. — У тебя всё последнее время «нормально».

Я пожал плечами:

— Разве это ненормально? По-моему, как раз нормально.

Оля махнула рукой. Загудела посудомоечная машина.

* * *

В среду 30 августа арестовали Братерского. Об этом на следующий день сообщила на планёрке Неля.

— По владельцу «Ариадны» вчера было заседание об изменении меры пресечения. Следствие ходатайствовало о заключении, суд удовлетворил, — монотонно зачитывала Неля свой ежедневник, водя по нему пальцем.

— Почему мы не пошли? — оборвал Гриша.

В отсутствие Алика он становился его аватаром, который пенял нам за упущенные возможности. Интересно, как часто в жизни мы живем чужими эмоциями, принимая их за свои?

Неля как будто ждала этой подачи.

— Потому что в закрытом режиме, — ответила она с торжеством в голосе.

«Что, съел?», — читалось в её взгляде. Это была её небольшая победа над Гришей, над Аликом, над всей системой, которая пыталась советовать ей, что и как делать. Напрямую с Аликом Неля спорила редко, с его аватаром — постоянно.

— А почему в закрытом? — нахмурился Гриша.

— А потому что, — дернула плечами Неля. — В закрытом и всё.

— Нет, подожди, — в Грише зашевелился эрудит. — Насколько помню, закрытое заседание назначается для обвиняемых, связанных с государственной тайной, для несовершеннолетних, в каких-то особых случаях…

— Ну это и есть особый случай, — Неля недовольно задвигала носом. — Да закрыли говнюка по-тихому, вот и всё. Ну ради безопасности его. Опасались, наверное, что дольщики в зале суда пикет устроят.

Писать заметку о Братерском поручили мне. Сразу после планерки я вернулся на свое место и почему-то украдкой стал искать его номер в смартфоне, не сразу сообразив, что Братерский вряд ли ответит. Я уже привык, что мои вызовы он принимает всегда.

Телефон Братерского не был отключен, но и не отвечал. Я набрал пресс-службу суда.

Голос секретаря Ирины всегда звучал так, будто ей позвонили во время приёма ванны. На фоне как будто даже слышался звук льющейся воды. Бесцветный голос то и дело окрашивался капризностью. Ответы мне мучили её, как мигрень. Время от времени я проверял, идёт ли вызов, потому что Ирина делала абсурдно долгие паузы, будто надеялась, что я сброшу вызов и перестану её донимать.

В конце концов, она почти дословно повторила мне релиз, уже опубликованный на сайте суда.

«Ознакомившись с материалами дела суд принял решение удовлетворить ходатайство следствия об изменении меры пресечения для Братерского С. М., назначив содержание под стражей на срок два месяца».

Мои вопросы о необходимости закрытого заседания и столь жесткой мере пресечения остались без ответа:

— Что я могла сказать, я вам уже сказала, — ответила Ирина после паузы. Шум воды на фоне нарастал и скоро поглотил её целиком вместе с худым «до свиданья».

Братерский казался человеком, способным на самые вольные интерпретации закона. И всё же, если и был он жуликом, то достаточно ловким, чтобы не попадаться. Может быть, он любил ходить по карнизам, но вряд ли любил падать. Он был так равнодушен к шумихе вокруг него, что было очевидно наличие некого плана, который исключал неожиданности.

Теперь его отправили с СИЗО прямо из зала суда, отобрав смартфон, дорогие часы и запонки — я этого не видел, но хорошо представлял. Ожидал ли он этого?

Я позвонил в офис «Ариадны». Секретарь отказалась давать какие-либо комментарии о судьбе шефа, но голос её звучал растерянно.

Мне стало не по себе.

Я подошёл к Неле уточнить формулировки для заметки о Братерском, когда в разговор встрял Борис. В руках он нёс кружку кипятка, сам же кипел чувством справедливости.

— Вот так в этой стране: украл миллиарды — сидишь под подпиской, поспорил с властью, как Братерский — получи арест.