Читать книгу - "Полцарства - Ольга Покровская"

Домой вернутся в обнимку – как два безусловно раненных, но живых бойца, всерьёз рассчитывающих на кулинарную помощь Ильи Георгиевича. Вдруг он принёс им чего-нибудь вкусненького? Скажем, вегетарианские голубцы с подливкой, штук пять?

На упрямый Асин звонок в дверь коммуналки вышел дяди-Мишин племянник, зануда лет сорока пяти, разбирающий в комнате пожитки покойного. От его одежды пахло лежалой пылью, лавкой старьёвщика. С подозрением оглядев Асю, племянник сказал, что Лёшка забегал час назад и снова ушёл. Свет вот выключить забыл, а дверь запер.

В тревоге, колеблясь между виной и обидой, Ася пришла домой. Звонить не стала – вдруг укладывают Серафиму? Отперла дверь, чуть не сломав ключ, и увидела свет на кухне. Софья сидела за столом в пушистом банном халате и обтачивала пилочкой свои боевые ногти. Правда, без красного лака они не были столь угрожающи. Напротив, что-то хрупкое мелькнуло в их светлых пластинках – крыло мотылька. Мокрые волосы лежали по плечам чёрными перьями.

– Ты в чём это? – спросила она, окинув сестру строгим взглядом. – На помойке, что ли, нашла?

Ася поглядела на свои измазанные весенней землёй ботинки и на полы Татьяниного плаща в зацепках от собачьих когтей.

– Соня, Лёшка не приходил?

– Приходил. Руки мой и за стол. Ты посмотри на себя – на кого похожа! Бледная, зелёная! – проворчала Софья и, поднявшись, включила чайник.

Ася без аппетита взглянула на остывшую гречневую кашу с грибами и утратившие хруст гренки. И вдруг обеими руками схватилась за спинку стула, как будто пол ушёл из-под ног.

– Соня! Я так верила всегда – всё хорошее охраняют ангелы! Почему ангелов нет?

– Ты о приюте? Не психуйте, есть у вас ангелы. Болек вам уже территорию какую-то новую ищет.

– Болек? Территорию? Не может такого быть! – воскликнула Ася и в изнеможении опустилась на стул.

– Может, – сказала Софья, разбалтывая в чашке сахар. – На вот, пей! Теперь от него всего можно ждать! Он тут мне знаешь что заявил? Говорит, люди совсем перестали стремиться к проникновению в суть вещей! Всем надо сразу к цели. А как может быть разумная цель у человека, пренебрегающего созерцанием? Так что поздравляю! Одним психом больше.

– Да он так просто болтает!

– Дай бог, чтобы просто. А Лёшка твой злой как чёрт. Вещи взял. Вон, носки по коридору валяются – пока шёл, из сумки падали. Соберёшь потом. Опять поругались?

– Я концерт прогуляла, ну, на который он билеты в Анапу поменял, – подавленно сказала Ася и, выбравшись наконец из рукавов плаща, подпёрла ладонями голову. – Соня, я действительно не могла! Тут нет моей вины! А как подумаю, что Лёшка там стоял один у зала Чайковского, то как будто и есть. Такое чувство противное, как когда пол грязный… Сразу хочется его вымыть… Вот и где правда?

– Правда, что ты равнодушная дурочка! – сказала Софья. – Ты и Курт. Два сапога! Закопались в своих душевных сокровищах, а больше ни до кого и дела нет. Ты в курсе – он же тут приходил, о любви говорил! Врал, конечно. Не понимаю только, зачем.

Ася заморгала и жалко посмотрела на сестру.

– Да, вот так! Тоже всякие у него чувствительные переживания и самобичевания. А я в тюрьму могу сесть, и ребёнка у меня могут забрать из-за вас, утончённых!

– Почему из-за нас? – сморщила брови Ася.

– Нипочему! – отмахнулась Софья и, прихватив со стола маникюрный набор, ушла к себе.

Ася глотнула чай и, обжёгшись, отодвинула чашку. Ну вот, забыла зайти к Илье Георгиевичу, Саня ведь просил! А теперь поздно. И правда – эгоистка.

Придя в пустую спальню, Ася мигнула выключателем и подошла к окну – где там Болек? Но ничего не различила в ответ. Ещё раз позвонила Лёшке – недоступен. Уже в постели машинально открыла планшет, нет ли писем, и над значком почты увидела алый флажок послания. Письмо было от Курта. Текст отсутствовал, зато в приложении оказался маленький аудиотрек. Ася надела наушники и сразу узнала на дальнем плане заглушаемый всевозможными шорохами голос брата: «Паша, а ну-ка давай вылезай из меланхолии! Ты человек или кто? Если человек – на земле никакого почивания на лаврах быть не может! Никогда. Смотри, за скольких ты отвечаешь! Умойся холодненькой – и за математику!»

Конец записи растушевал ветер, но, как всякий шедевр, она не исчезла с финалом, а продлилась в сознании.

Ася отложила планшет с наушниками, тяжко вздохнула и принялась вытягивать из манжета пижамы торчащую нитку. Дёрнула, и неловко – шёлковая тесёмка отпоролась. Бросила глупое занятие и, встав, прошлась по маленькой комнате. Вспомнился Джерик – его инвалидный шаг на негнущихся лапах и как он поднимал морду, чтобы хозяин погладил нос. Ася согнулась, почувствовав спазм, и вдруг расплакалась как-то навыворот, как будто слёзы рождались в животе. Горечь о собачьей боли распирала её изнутри, и не было никакой возможности избавиться, если только через приступ рвоты. Ася подышала и сдержалась. Потом легла.

И тогда, оттеснив страдание, её окружили близкие существа, те, кто думал о ней в эту минуту. Она засыпала в их мыслях, как в цветочных подушках, и от каждой шёл свой аромат. Мысли Сани пахли ромашкой, травами с лесных опушек детства. Мысли Курта были как талый лёд и фиолетовые ирисы – без запаха, от них шёл только ветер. Мысли Болека пахли почему-то апельсиновой цедрой и шоколадом, а Марфушина мысль была неявная, бесформенная, как дым, и пахла мокрой собачьей шерстью.