Читать книгу - "Короче говоря - Джеффри Арчер"

— Вас, наверное, удивляет, почему эта скульптура числится под номером «13», — заявил смотритель музея, и на его лице появилась довольная улыбка. Я стоял позади группы и решил, что сейчас нам прочтут лекцию об авторских отливках.

— Генри Мур, — продолжал смотритель таким тоном, что стало ясно: он уверен, что говорит с кучкой невежественных туристов, которые не отличат кубизм от кускового сахара и которые, очевидно, не нашли более интересного занятия в выходной день, чем явиться в музей Национального треста,[19]— обычно создавал двенадцать моделей своих творений. Справедливости ради следует сказать, что великий человек умер до того, как дали разрешение на отливку тринадцатого экземпляра одного из его шедевров.

Я смотрел на огромную бронзовую скульптуру обнажённой женщины, занимавшую всё пространство входа в Хаксли-Холл. Величественная фигура с пышными формами, с характерным отверстием в животе, склонив голову на чашеобразную руку, надменно взирала на восторженных посетителей, которых было не меньше миллиона в год. Цитируя справочник, она была классической работой Генри Мура, год 1952.

Я стоял и восхищался загадочной дамой, мне хотелось к ней прикоснуться — верный признак того, что художник достиг своей цели.

— Последние двадцать лет, — бубнил смотритель, — Хаксли-Холл находится в ведении Национального треста. По мнению учёных, эта скульптура — «Лежащая женщина» — входит в число лучших работ Мура, созданных в период расцвета его творческих сил. Шестую модель скульптуры купил пятый герцог — как и Мур, уроженец Йоркшира, — заплатив за неё королевскую цену в тысячу фунтов. Когда Холл перешёл к шестому герцогу, тот понял, что не в состоянии застраховать шедевр, потому что страховые взносы ему попросту не по карману.

Седьмому герцогу — и того хуже — не хватало средств даже на содержание Холла и прилегавших угодий. Незадолго до своей кончины он избавил восьмого герцога от налогов на наследство, передав Холл со всем содержимым и тысячью акрами земли Национальному тресту. Французы никогда не понимали: если нужно уничтожить аристократию, ни к чему устраивать революции, налоги на наследство гораздо эффективнее. — Смотритель засмеялся своей остроте, и пара человек в передних рядах вежливо хихикнули в ответ.

— А теперь вернёмся к загадке тринадцатой копии, — продолжал смотритель, положив руку на массивное бедро бронзовой женщины. — Но сначала я должен разъяснить, с какими проблемами сталкивается Национальный трест, когда приобретает чьё-то жилище в своё владение. Трест — благотворительная организация. В настоящее время в его собственности находятся свыше двухсот пятидесяти исторических зданий и парков на территории Британских островов, а также более шестисот тысяч акров земли в сельской местности и около тысячи километров береговой линии. У Треста есть свои критерии «исторического интереса или природной красоты», и каждый предмет собственности должен соответствовать этим критериям. Приняв на себя ответственность за содержание имущества, мы также должны страховать и охранять само здание и его содержимое, не разоряя при этом Трест. В Хаксли-Холле — самая современная система безопасности, кроме того, установлено круглосуточное дежурство. Но всё равно невозможно защищать все наши многочисленные сокровища двадцать четыре часа в сутки триста шестьдесят дней в году.

Если что-то пропадает, мы, естественно, сразу сообщаем в полицию. В девяти случаях из десяти нам возвращают пропажу в считанные дни. — Смотритель сделал паузу, уверенный, что кто-нибудь обязательно поинтересуется, почему.

— Почему? — спросила американка в клетчатых «бермудах», стоявшая в первом ряду.

— Хороший вопрос, мадам, — снисходительно произнёс смотритель. — Ответ прост: для большинства мелких воришек сбыть с рук столь ценную добычу практически нереально, если только это не кража по заказу.

— Кража по заказу? — попалась на удочку американка.

— Да, мадам, — расцвёл смотритель, с радостью пускаясь в объяснения. — Видите ли, существуют особые банды преступников, которые орудуют по всему миру. Они крадут произведения искусства для клиентов, которые предпочитают наслаждаться ими тайком и не хотят, чтобы они принадлежали всем.

— Дорогое, должно быть, удовольствие, — предположила американка.

— Насколько я знаю, по текущему курсу это пятая часть рыночной стоимости шедевра, — подтвердил смотритель. После этих слов она наконец замолчала.

— Но всё равно непонятно, почему большинство сокровищ так быстро возвращаются, — раздался голос откуда-то из центра группы.

— Я как раз собирался об этом рассказать, — довольно резко ответил смотритель. — Если произведение искусства украли не по заказу, даже самый неопытный скупщик краденого не станет с ним связываться. — Потому что… — быстро добавил он, опережая вопрос американки, — …все ведущие аукционисты, дилеры и галереи в течение нескольких часов после кражи получают подробное описание пропавшего произведения искусства. В результате вор остаётся с носом — никто не хочет иметь дела с его трофеем, потому что если выставить его на продажу, тут же примчится полиция. Украденные шедевры возвращают в течение нескольких дней или оставляют в таком месте, где их точно найдут. В одной только картинной галерее Далиджа было три подобных случая за последние десять лет, и, что удивительно, почти все сокровища возвращаются без каких-нибудь повреждений.

На этот раз раздались сразу несколько «почему?».

— По-видимому, — откликнулся на возгласы смотритель, — общество готово простить дерзкую кражу, но оно никогда не простит, если национальное сокровище будет повреждено. Могу добавить, что если украденное возвращено в целости и сохранности, преступник вряд ли понесёт наказание.