Читать книгу - "Девичьи сны - Евгений Войскунский"

– Ну и пускай. Это там не мешает никому.

– Павлика призовут в армию, пошлют в Южный Ливан воевать с арабами.

– Не думаю, – возразил Павлик, свесивший лопатообразную, как у Маркса, черную бороду над тарелкой с лобио. – Мой возраст могут призвать только при мобилизации.

– Там все время военное положение. Пойдешь воевать, как штык.

– Папа пойдет воевать! – подхватил Олежка. – Ух! Папа, тебе дадут ружье?

– Олежка, спать!

Я поднялась и, преодолевая сопротивление и хныканье маленького моего паршивца, повела его в «кабинет». Постелила ему на раскладушке, уложила, а из большой комнаты неслись, все больше накаляясь, голоса спорящих.

– Баба, а я тоже буду воевать?

– Нет, родной. Надеюсь, что никогда.

Поцеловала внука, погасила свет и, выйдя в кухню, приняла полтаблетки анаприлина. Потом вернулась к столу.

С мерцающего экрана телевизора веселил страну кто-то из записных юмористов. Но его не было слышно. Нина, раскрасневшаяся, со злющими глазами, кричала:

– Ну и что в нем толку, в вашем социализме? Право на труд? Скажи лучше – право на нищенскую зарплату! Право на вечную нехватку всего, что нужно для жизни! Вечные очереди!

– Перестань, – сказал Павлик. – Мы же договорились, что…

– Осточертело! – не унималась Нина. – Вот где ваше вранье! – Она полоснула ребром ладони по горлу. – Ваш развитой социализм! Ваша дружба народов, стреляющих друг в друга!

Я видела: Сергей, побагровевший, с подергивающейся щекой, сейчас взорвется. Я схватила его за руку:

– Успокойся! Не надо, Сережа! Криком ничего не докажешь.

– Да, – сказал он неожиданно тихо, прикрыв глаза, – ты права. Если люди не понимают самых простых вещей… не понимают, что стыдно бросать свою страну в трудное время… – Он пальцем постукивал по столу, как бы такт отбивал. – То и не буду ее уговаривать. – Медленно повел взгляд на Нину. – Я не дам тебе разрешения на выезд.

– То есть как? – опешила Нина.

– От тебя потребуют официальную бумагу, согласие родителей. Я не дам.

– Прекрасно! – закричала Нина. – Замечательно! Ну хорошо, тебе наплевать на нашу жизнь. Но ты что же – ты хочешь сделать несчастным своего внука? Чтоб он всю жизнь мучился, как вы с мамой…

– Мы не мучились, – вставила я. – Мы жили жизнью страны, и папа прав, когда…

– Чтоб ваш внук кончил так же страшно, как бабушка Надя?!

Это уже было слишком. Я сказала, что в кабинете на диване им постелено, и вышла на кухню. Села на табуретку, массируя расходившееся сердце. Сергей встал передо мной, беспокойно глядя. Накапал мне валокордин…

Вспомнив все это ранним утром, я поняла, что уже не усну. Ну и ладно. Дома всегда полно дел. Подъем!

Зарядка по-тибетски мне не давалась этим январским утром. Зарядка по-тибетски требует полного отрешения от житейских забот. А они, заботы, кружились вокруг головы, как рой ос. Я их гнала, а они опять возвращались и кружились, кружились…

На завтрак сварила манную кашу.

– Геркулеса нет, манка кончается, – сказала Сергею. – Что будем есть? Пшенку?

– Пшенку, – кивнул он с полным ртом. – Помнишь, ты в Балтийске пшенные оладьи пекла?

– А они рассыпались.

– Все равно было вкусно.

– Просто молодые мы были…

– Юля, – сказал Сергей после завтрака, – я хочу тебе почитать.

– Ты кончил свои мемуары?

– Да нет. Далеко еще не кончил. Черт его знает, что у меня получается. Хочу посоветоваться с тобой.

По правде, не очень хотелось слушать его писанину – некогда. Я собиралась перебрать свой запас фасоли, да и следовало в магазин сходить, вдруг привезли какие-никакие молочные продукты. Но Сергей обидится, надуется…

– Ладно, – сказала я.

Только сели в кабинете, как зазвонил телефон. Я услышала голос Володи Авакова, и он мне показался веселым.

– Тетя Юля, извините за ранний звонок.

– Ничего, Володя.

– Помните, вы говорили, у вас есть финские глазные капли, «котахром»…

– Да, я случайно набрела на них в аптеке на набережной.

– Тетя Юля, вы могли бы одолжить один флакон? Для бабушки. Я потом достану и отдам вам.

– О чем ты говоришь? Конечно. Приезжай.

– Я заеду ближе к вечеру.

– Хорошо. А ты, я слышала, собираешься в Москву?

– Ага. Лечу в следующее воскресенье, четырнадцатого. Уже взял билет.

– Останешься в Москве?

– Там поглядим, тетя Юля. – Он хохотнул. – Это дело не простое. Значит, до вечера.

Я посмотрела на часы.

– Ну так, Сережа. Читай.

Он уже был наготове, с очками на носу, с толстой тетрадью в руке. Не нравилось мне, что он на лбу собирает тысячу морщин. Такой был когда-то чистый красивый лоб…

– По-моему, ты не слушаешь.

– Слушаю, слушаю, – спохватилась я.

– Так вот. О детстве в Серпухове, о том, как меня из комсомола вытурили, а потом восстановили, ну и о прочем… о неудачной женитьбе… об этом написал, тут все ясно… А дальше идет с трудом… Вот послушай кусок. – Он начал читать: – «Сейчас в газетах много пишут отрицательного о действиях НКВД. Как они репрессировали людей без вины, а другие люди им помогали доносами. В связи с этим хочу задать вопрос: а мог бы в то время кто-нибудь, если он не сумасшедший, отказаться, когда вызывали туда? Усомниться кто-нибудь мог, когда тебе говорят: такой-то человек враг, мы его изобличили? Мы тогда были один остров социализма на весь мир. И мы знали твердо, что у социализма полно врагов, поэтому не удивлялись, что враги повсюду, даже в высшем партийном руководстве. Когда мне ответственный товарищ из управления НКВД ясно сказал, что Глухов враг, и доказательства представил, разве я мог не поверить?»

– Ты что же, хочешь описать всю свою жизнь? – спросила я.

– Хотелось бы.

– А зачем?

Сергей медленно пожал плечами.

– «Сейчас в моду вошло во всем сомневаться, – продолжал он читать. – Но если бы мы в те годы сомневались, что бы с нами было? Сомнение в правильности избранного пути пагубно! Оно парализовало бы волю. Мы не смогли бы построить первое в мире социалистическое государство…»

– Сережа, прости, что перебиваю. Ты действительно уверен в правильности избранного пути?

– Абсолютно. – Он посмотрел на меня поверх очков, как строгий экзаменатор на туповатого студента. – А ты что – не уверена?

– Не знаю… То есть, конечно, знаю… великая идея всеобщего равенства и все такое… Но почему она требует столько жертв? Неужели нельзя без жертвоприношений… как-то мягче…