Читать книгу - "Девичьи сны - Евгений Войскунский"

– И кажется, на руке на одной… Иначе пойдет эта…

Он замолчал, глядя в окно, разрисованное морозом.

Невесело начинался Новый год. Мальчик с тонкой шеей – с шеей, с которой сорвали крестик, – незримо присутствовал в полковом клубе на концерте самодеятельности, а после концерта – на новогоднем вечере для офицеров и их семей.

Это было как наваждение. Наверное, я очень уж впечатлительная. Но я видела, что и Сергей переживал. Он часто навещал Юркина в госпитале, отвозил ему яблоки, появившиеся в военторговском ларьке. А когда – где-то уже в феврале – Юркин, демобилизованный вчистую, уезжал, Сергей проводил его до Калининграда, там посадил на поезд.

Юркину пришлось ампутировать, кроме пальцев ног, кисть правой руки.

Крестик ему отдали.

Невесело, невесело шел пятидесятый год. 23 февраля Сергей уговорил меня съездить в Балтийск, в Дом офицеров, на праздничный вечер. У меня пузо было уже большое, хоть соседки и говорили, что я «аккуратно хожу». Я стеснялась, но очень уж хотелось Сергею вывезти меня в свет – и мы отправились на рейсовом катере.

В Доме офицеров посмотрели фильм «Золушка», потом направились в ресторан, но там не оказалось свободных столиков. Я предложила ехать домой. Но тут появилась пара – высокий черноусый старший лейтенант кавказского вида и с ним под ручку Валя Сидельникова.

Валька кинулась ко мне целоваться. Взглянула на мой живот, заулыбалась:

– О-о-о! Будет дело!

Познакомила нас со старшим лейтенантом, его звали тоже Сергеем, а фамилия была армянская, я не запомнила. Он имел какое-то отношение к Дому офицеров, во всяком случае, очень быстро нашелся для нас четверых столик, а на столике воздвиглись две бутылки с серебряными головками – Господи, шампанское! Такая редкость! Я и всего-то раз пила его – однажды дядя Юра принес к какому-то празднику.

– Как ты живешь, Валечка?

Шампанское играло во мне, кружило голову, делало меня легкой, словно летящей.

– Живу как живется.

– А он неженатый? – тихо спросила я, качнувшись к ее уху. – Он порядочный?

– Неженатый. – Валя выглядела несколько растерянной. – Его переводят в Свинемюнде, физруком базы. Вот он меня зовет…

– Поезжай! – зашептала я горячо. – Непременно с ним поезжай! Ты увидишь виноградники Франции и равнины Италии…

Валя посмотрела на меня испытующе. К ней вернулось обычное насмешливое выражение.

– А ты уже на них насмотрелась? – сказала она.

В мае я родила девочку. Вряд ли вам будет интересно описание родов, тревог и радостей материнства. Женщины все это знают, а мужики… Ну что ж мужики – мой неизменно внимателен и заботлив. Всегда и во всем я ощущала его твердую поддержку. А ведь это именно то, что нам, бабам, нужнее всего.

И уж особенно в условиях послевоенного гарнизонного быта, когда было легче со спиртом, чем с молоком и сахаром, и негде купить те же пеленки, не говоря уж о коляске, а соску для Ниночки – обыкновенную соску – мне прислала мама из Баку. Кстати: в 51-м, летом, Сережа взял отпуск, и мы съездили с годовалой дочкой в Баку. Незадолго до этого мама рассталась с Калмыковым – говорила, что прогнала его, но Галустянша рассказала мне по секрету, что Калмыков просто ушел к молоденькой. Ну да, он любил молоденьких, это точно.

Но я не об этом. В той поездке Сергей выказал такую заботливость, такую разворотливость (ведь было безумно трудно с билетами, с питанием в дороге), что я снова уверилась в правильности своего выбора. Маме Сергей очень понравился, она мне так и сказала: «Рада за тебя. Твой Сергей хороший муж».

И все шло у нас ладно, и уже Сергея представили к очередному званию майора, поскольку предполагалось повышение по службе (на ответственную должность в политуправление флота), – как вдруг грянула резкая перемена в нашей жизни.

Было это в сентябре 1952 года. Сергей пришел со службы необычно рано, снял мокрый от дождя плащ, подхватил подбежавшую к нему Ниночку на руки. Я сразу увидела по его вымученной улыбке: что-то случилось.

В тот день выдали немного муки, я испекла блинчики и предвкушала, как Сережа станет их есть и похваливать. Если бы еще и сметана… да где ее взять?

Сергей ел блинчики один за другим, запивал чаем – и молчал.

– Что случилось? – спросила я.

– Ничего.

– Сережа, я ведь вижу. Господи, что еще?

– Да ерунда, – сказал он неохотно. – Чушь собачья… Я его последний раз в тридцать шестом году видел… Ему и полгода не было…

– О ком ты, Сережа?

– Да о Ваське… ну, о сыне… Разве могу я нести ответственность, если никакого не принимал участия…

– Что случилось?! – закричала я. – Ты можешь сказать ясно?

Он посмотрел на меня так, словно в первый раз увидел.

– Пришла какая-то бумага. По линии органов. Васька арестован в Москве.

Я хлопала глазами, а он допил чай и перевернул чашку на блюдце кверху дном.

– Завтра меня вызывают в Балтийск, в отдел… К особистам, в общем…

Наш поселок стоял, можно сказать, на краю земли. На узкой песчаной косе Фрише Нерунг. Но мне даже нравилось это: тут у меня был – впервые в жизни – свой дом. Пусть не дом, всего лишь комната в пятнадцать метров, с окном, из которого всегда дуло, как ни затыкай щели. Но это была моя комната; я тут жила со своим мужем и дочкой – и впервые ощущала себя не квартиранткой, занимающей угол, а хозяйкой. Теперь же, когда Сергея вдруг вызвали в особый отдел, оказалось, что дом-то мой построен на трясине… или на зыбучих песках… и опять мне стало неуютно, тревожно – как в Питере, когда арестовали Ваню Мачихина…

Из Балтийска Сергей вернулся не то чтобы веселый, но – приободрившийся. Обнял меня, подкинул Ниночку к потолку, она радостно верещала – потом мы сели на тахту, и я навострила уши.

– Понимаешь, – сказал Сергей, – они получили бумагу. В какой-то московской школе несколько девятиклассников организовали группу изучения марксизма. Заводилой был Васька. Я и не знал, что они в Москву переселились. Лизин муж, бухгалтер Кузьмин, работал в наркомземе. Он Ваську усыновил, дал фамилию, а когда эту группу арестовали, Кузьмина тоже взяли, и он заявил на допросе, что Васька не его сын, а мой. А я-то уехал, когда ему полгода было, и больше никогда не видел. А они говорят: «Мы понимаем, что вы касательства к воспитанию не имели. Но между вами и сыном могла быть переписка». Я говорю – даю честное партийное слово, не было никакой переписки, ни одного письма. Я и адреса не знаю и даже что они в Москву переехали…

– Постой, Сережа. Что-то я не понимаю. Группа изучения марксизма – что в этом плохого?

– Ну… это они так себя назвали. А следствие определило по-другому: молодежная антисоветская организация.

У меня, наверное, был вид идиотки.