Читать книгу - "Над гнездом кукухи - Кен Кизи"

Но как только он заканчивает рассказывать, он видит, что Макмёрфи и жена смотрят на его руки, и прячет их между колен. Он смеется над собой, и жена говорит ему:

— Дейл, когда ты уже научишься смеяться, а не пищать, как маленькая мышка?

Макмёрфи в первый день сказал Хардингу то же самое, но как-то по-другому; слова Макмёрфи успокоили Хардинга, а слова жены только больше взвинтили.

Она просит сигарету, и Хардинг снова сует пальцы в карман, но пачка пуста.

— Нам урезали сигареты, — говорит он и выставляет вперед худые плечи, словно пытаясь спрятать свою недокуренную сигарету, — до пачки в день. Вот так лишают человека возможности быть рыцарем, дражайшая моя Вера.

— Ох, Дейл, тебе сколько ни дай, все мало, да?

В глазах у него загорается лукавый, игривый огонек, и он улыбается ей.

— Мы выражаемся фигурально или все еще говорим о бренных сигаретах? Неважно; ты знаешь ответ на вопрос, что бы ты ни имела в виду.

— Ничего я ни в каком виду не имела, кроме того, что сказала, Дейл…

— Ничего без никакого, милая моя; говоря «ничего ни в каком», ты делаешь двойное отрицание. Макмёрфи, Вера даст тебе фору по части неграмотности. Смотри, дорогая, ты же понимаешь, что «ничего» и «никакой» являются…

— Ну хорошо! Хватит уже! Понимай как знаешь. Я имела в виду все, что тебе угодно. Тебе просто всегда ничего не хватает — и точка!

— Не хватает всего, деточка моя.

Она мечет в Хардинга злобный взгляд и поворачивается к Макмёрфи, сидящему по другую сторону от нее.

— Ты. Мак, что скажешь? По силам тебе такой пустяк, как предложить сигарету девушке?

Он уже достал пачку. Но, судя по его взгляду, это его не радует.

— Конечно, — говорит он. — Я всегда при сигаретах. Просто я попрошайка. Стреляю при всякой возможности, поэтому мне их дольше хватает, чем Хардингу. Он курит только свои. Так что, видите, ему приходится труднее…

— Не нужно извиняться за мою оплошность, друг мой. Это тебе не к лицу, да и меня не красит.

— Это точно, — говорит девушка. — Тебе всего-то нужно дать мне прикурить.

И она так наклоняется к его спичке, что даже мне через всю палату видно, что у нее в блузке.

Она продолжает рассказывать о друзьях Хардинга, которые не дают ей покоя, выискивая его.

— Знаешь такой типаж, Мак? — говорит она. — Такие напыщенные мальчики с ухоженными длинными волосами, волосок к волоску, и хилыми ручонками, такими порхающими.

Хардинг спрашивает, только ли к нему они заходят, а она говорит, что мужчины, которые заходят к ней, похожи на мужчин.

Внезапно она встает и говорит, что ей пора. Она пожимает Макмёрфи руку и говорит, что надеется как-нибудь еще увидеться с ним, и выходит из библиотеки. Макмёрфи лишился дара речи. Когда ее каблучки начинают цокать по полу, все поворачиваются в ее сторону и смотрят, как она идет по коридору, пока не скрывается из виду.

— Что думаешь? — говорит Хардинг.

Макмёрфи вздрагивает.

— Буфера у нее колоссальные. — Это все, что он может сказать. — Не меньше, чем у старушки Рэтчед.

— Я не имел в виду физически, друг мой, я имел в виду, что ты…

— Иди на хрен, Хардинг! — вскрикивает вдруг Макмёрфи. — Я не знаю, что я думаю! Кто я тебе? Консультант по семейным отношениям? Я знаю только одно: всем в этой жизни несладко приходится, и сдается мне, каждый только тем и занят, чтобы другому насолить. Я знаю, что ты хочешь от меня услышать: хочешь, чтобы я тебе сочувствовал, чтобы сказал, какая она сука. Так и ты с ней вел себя не как с королевой. Так что пошел ты со своим «что думаешь?». Мне своих проблем хватает, чтобы еще в твои вникать. Хватит уже! — Он злобно смотрит на всех пациентов. — Всех, черт возьми, касается! Хватит лезть ко мне!

Он натягивает кепку и идет через комнату к своему журналу с комиксами. Все острые переглядываются, разинув рот. Чего он на них орет? Никто ведь не лез к нему. Никто ничего не спрашивал у него с тех пор, как они узнали, что он старается вести себя хорошо, чтобы ему не продлили принудлечение. Они не понимают, с чего он вдруг набросился на Хардинга и почему хватает с кресла журнал и утыкается в него, как слепой, — либо не хочет, чтобы другие видели его, либо сам никого видеть не хочет.

Тем вечером за ужином он извиняется перед Хардингом и говорит, что не знает, отчего так завелся в библиотеке. Хардинг говорит, что это, наверно, из-за его жены; от нее многие заводятся. Макмёрфи сидит, уставившись в кофе, и говорит:

— Не знаю, старик. Я с ней только познакомился. Так что я точно не из-за нее вижу плохие сны всю эту паршивую неделю.

— Ну, мис-тар Макмёрфи, — восклицает Хардинг, пытаясь подражать мелкому практиканту, приходящему на групповую терапию, — вы просто должны рассказать нам об этих снах. Ах, подождите, возьму карандаш и блокнот.

Хардинг пытается юморить, чтобы снять возникшее напряжение. Он берет салфетку и ложку, словно собирается записывать.

— Так вот. Что именно вы видели такого в этих… э-э… снах?

Макмёрфи даже не улыбается.

— Не знаю, старик. Ничего, кроме лиц, вроде… просто лица.

22

Следующим утром в старой Душевой Мартини дурачится за пультом, изображая пилота истребителя. Картежники откладывают карты и усмехаются на его пантомиму.

— И-и-и-и-и-и-а-а-х-Х-У-У-у-у-м-и-и֊а-а. Я земля, я земля: замечен объект четыре-ноль-тысяча-шестьсот — похоже, ракета противника. Выполняйте задачу! И-и-и-а-х-х-У-У-У-м-м-м-м.

Крутит регулятор, двигает вперед рычаг и клонится вбок, делая вираж. Ставит стрелку сбоку тумбы на «ВКЛ МАКС», но вода не льется из патрубков, торчащих по краям квадратной кафельной кабинки перед ним. Гидротерапия больше не используется, и воду отключили. Новехонькое оборудование, блестящее хромом, со стальным пультом так и не пригодилось. Не считая хромовой отделки, пульт и душ выглядят так же, как те, что были в старой больнице, пятнадцать лет назад: патрубки могут направить струю в любую часть тела под любым углом, как решит техник, стоящий за пультом в резиновом фартуке: какой патрубок куда брызнет, с какой силой и температурой — широкой, мягкой струей или узкой, точно шило, — пока ты висишь там, на холщовых ремнях, мокрый, вялый и