Читать книгу - "Арабская дочь - Таня Валько"

— Бабушка, я не хочу тут оставаться. — Марыся со слезами на глазах присела в уголке и с боязнью посматривает на постель, скорее всего, завшивленную. — Я уж лучше поеду к отцу и буду работать служанкой или рабыней. Правда, поверь мне.

— Детка, немного обживемся и тогда на трезвую голову поразмыслим, как выйти из этой патовой ситуации. Не будем ничего делать поспешно, это никогда хорошо не заканчивается.

— Но… — Марыся уже не выдерживает и начинает отчаянно плакать.

— Тук-тук, — доносится из-за жестяных дверей милый женский голос. — Можно?

— Да, входите. — Бабушка подхватывается с единственного деревянного стула, чтобы впустить гостью.

Лейла, в цветной блузке с длинными рукавами, в джинсах, китайских кроссовках и черном никабе[49], почти на цыпочках входит в маленькое помещение.

— Послушайте, девушки, не расстраивайтесь, — говорит она шепотом. — Мама думает, что если она пережила ад, то и каждый сможет. Пойдемте сейчас со мной в кухню на чай и пирожные, которые я специально испекла к вашему приезду, и спокойно решим, что делать дальше. Вначале можете жить в комнате со мной, не будете здесь мучиться. Брат того же мнения. Что вы на это скажете?

После того как они выпили чаю и немного поостыли, оказавшись в довольно милом помещении на первом этаже, Лейла предлагает ливийским родственницам осмотреть дом. А тут есть что посмотреть!

— Внизу у нас производство и два магазина, — сообщает она. — Один открыл самый старший брат, которого приучил к этой профессии отец. Угадайте, что у нас могут сделать мужчины из старого йеменского рода? — Наверное, она улыбается — это чувствуется по ее голосу и видно по морщинкам вокруг уголков глаз. — Пойдемте, я вам покажу!

Они входят с тыла в ремесленную мастерскую, где делаются не только джамбии, но также ножны и пояса к ним. Кроме обычных стальных или железных загнутых ножей с кожаной, деревянной или веревочной рукояткой здесь изготовляют настоящие предметы искусства. Это серебряные кинжалы, сделанные на заказ для богатых местных и заграничных клиентов. Их рукояти, как и футляры, украшены жемчужинами или выполнены из цельного рога носорога, а подчас даже инкрустированы драгоценными камнями. Из остатков серебра они делают копии для туристов, которые и так все покупают.

— Пояса делаются из очень прочной ткани. — Сорокалетний Ашраф, красивый и статный, наклоняется в сторону женщин и с гордостью показывает свою работу. — Я шью их из специальной парчовой или кожаной тесьмы, чтобы они служили владельцу долгие годы. Некоторые пояса к дорогим джамбиям моя жена вручную вышивает серебряными нитями, украшая их красивыми узорами с цветочными элементами или изображениями зверей. Те, что для обычного клиента, штампуются. — Он улыбается и добавляет: — Но вас, женщины, это, наверное, не очень интересует. Лейла, покажи-ка наш второй магазинчик, — обращается он к сестре.

Экскурсия переходит к секции магазина рядом, и уже ничего не нужно объяснять: даже на расстоянии понятно, чем здесь торгуют.

— Какие же пахучие эти травы! — восторгается бабушка.

Она берет щепотку тимьяна и растирает его пальцами.

— Две наши сестры живут в Вади-Дахр, это около пятнадцати километров от Саны, и занимаются выращиванием, сушкой и смешиванием трав. Мы съездим к ним в какие-нибудь выходные, и вы увидите, какая красивая и зеленая эта долина. При случае можем посмотреть старый дворец имамов.

— Конечно, — с энтузиазмом одобряет идею Марыся, а бабушка, улыбаясь себе под нос, благодарит Аллаха, что не впала в отчаяние и не убежала отсюда сразу же после приезда.

В узком высоком пятиэтажном доме нужно еще сориентироваться. На первом этаже, за производством и магазинчиками, во внутренней части дома, есть мусорник и зловонный туалет в турецком стиле. Над ними — кухня и плавильня для бронзы, а на втором этаже — большой зал, или divan, выстеленный мягкими шерстяными коврами, с нарядно обитыми матрасами на полу вдоль стен. Помещение это служит для приема гостей и для послеполуденного отдыха, молитвы, просмотра телевизионных программ, курения гашиша и игры в арабские шашки. Гостиной преимущественно пользуются мужчины, так как в Йемене по-прежнему существует дискриминация по полу. На третьем и четвертом этажах находятся спальни, одна из которых оказалась пустой, и прибывшие ливийки получили ее в свое распоряжение. На одном ярусе живут Малика со своим последним сыном, Лейла и старая ворчливая родственница, едва держащаяся на ногах, а также новые гости; на другом — самый старший сын Ашраф со своей милой пухленькой женой Фаузией и их малышами, двое братьев и какие-то другие родственники неопределенного возраста между двадцатью и тридцатью годами. Они странные: проскальзывают, крадучись, смотрят исподлобья, ни с кем не общаются, все время проводят вне дома и, судя по всему, занимаются какими-то темными делишками. На этом же ярусе находится закрытая спальня, принадлежащая теперешнему хозяину дома — мужу Малики. На самом верху расположен мафрадж — комната отдыха для членов семьи мужского пола с выходом на террасу, откуда открывается необычайный вид на город, фоном которому служит окутанная туманом горная цепь. В этом помещении, большом, примерно двадцать квадратных метров, мужчины и даже подростки предаются жеванию ката — мягкого наркотического средства. Это растение, листья которого напоминают крапиву, обладает легким наркотическим свойством, и мужчины жуют его везде и всегда: во время работы, на улице, в автобусе и, конечно же, в мафрадже. Они начинают это с утра и заканчивают вечером, закладывая, как хомяки, пережеванные листья за щеку. За день из всего этого образуется целый шар, и можно заметить, что у старых йеменцев — держат они во рту кат или нет — искривленное лицо: с одной стороны щека гораздо больше.

На террасе дома-башни в убранной жилой пристройке лежат пустые чемоданы бабушки Нади и Марыси; гостьи ориентируются в каменном доме уже так, словно давно живут здесь.

— Девушки, так не пойдет! — говорит приятная в общении Лейла, которая оказалась лучшим проводником и самой сердечной подругой беженок из Триполи.

Ее мать они практически не видят, за что тихонько благодарят всемогущего Аллаха.

— Ты, наверное, с ума сошла, если думаешь, что я дам себя одеть в абаю[50]или чадру[51]и закрою лицо хиджабом[52]. — Марыся говорит это, стуча пальцем по лбу. — Об этом и речи не может быть! И что мне сделают, а?! — спрашивает она шутливо.