Читать книгу - "Баблия. Книга о бабле и Боге - Александр Староверов"

– Гад он.

– Сволочь.

– Как он мог?

– Как ты могла?

– А ты?

– Все равно он гад.

– И сволочь…

Унизительно было очень. Вот так сидеть голыми задницами на асфальте и плакать. Трахнули их и выбросили, как использованные презервативы. И это их, королев мира практически. Как он мог, как посмел?! Да кто он вообще такой? В глазах Антуанетты вспыхнул огонь мести.

– Слушай, подруга, я вспомнила, ты же бог у нас. А давай он раскаиваться будет неделю… нет, месяц… нет, вообще всю жизнь. Или лучше развей его по ветру. Или в жабу преврати, как официанта. Помнишь?

Алик вспомнил, все вспомнил. Удивительное дело, за время их существования в образе девочек он начал забывать, что он бог. Не важным казался этот факт, гораздо важнее было; кто как на него (на нее?) посмотрит, что скажет вон тот красивый парниша и правильно ли облегает грудь лиф вечернего платья. Даже гогот и восхищенное цоканье миниумов в ее сторону казались важнее. Как будто пелена глаза застилала. Вуаль. Он не поглупел, нет. Внутри он оставался все тем же циничным, усталым делягой из Москвы, неожиданно сошедшим с ума и ставшим богом. А снаружи… Мир искажался. Вуаль причудливо преломляла окружающую действительность. Перед Аликом раскрылась тысячелетняя тайна загадочной женской логики.

– Так, значит, они не дуры, как я раньше думал. Значит, все эти немотивированные истерики, глупые эсэмэски, идиотская самоотверженность, умопомрачительная подлость и прочая чушь – не следствие врожденной тупости. Просто вуаль искажает. Способ жизни у них такой. Сверхзадача неосознанная, родить, жизнь продолжить. Отсюда все. И между прочим, в этом есть правда, большая правда. Чуждая мужикам, но правда. Правдивее нашей будет. Вернусь в Москву, надо для жены что-то хорошее сделать. Показать ей, что понял ее. Куплю что-нибудь дорогое. В театр сходим. И перед Наташей извинюсь. И тоже куда-нибудь сходим.

– Ну так чего, будем козла в жабу превращать? – прервала размышления Антуанетта.

– Козла в жабу? Будем. Всех будем. А ты пока раскаивайся давай.

– За что, Алика?

– Сама знаешь за что. Видела вчера, что я не в адеквате, и подсуетилась сразу. И не Алика я тебе, а Господь Всемогущий. Поняла?

– Поняла, – обреченно вздохнула Антуанетта и начала покаяние.

Алик товарища (подругу?) не слушал. Он размышлял, не стоит ли закончить эксперимент с девичеством. Вроде бы испытал уже все. Решил, что не стоит, уж больно приятно было быть бабой. А еще очень хотелось влюбиться и родить от любимого. Почувствовать, что это такое вообще…

Антуан оказался шлюхой. После случая с благородным рыцарем он (она?) стал давать всем подряд. Правда, с богом в постельных делах предпочитал не пересекаться. С ним была другая проблема. Алик замучился делать ему (ей?) безоперационные аборты. Контрацептивов Антуанетта не признавала. Таблетки, видите ли, портят фигуру, а презервативы убивают ощущения. Конечно, хорошо ей, когда господь личным гинекологом работает. Даже наказать ее как следует не получалось. Ведь теперь Алик понимал женщин. Просто бесится девка. Ищет оптимальный путь для продолжения жизни. Глупо, но ищет. Не виноватая она, он сам пришел, гормон этот проклятый. Может, и найдет. Хотя шансов, конечно, мало.

Алику после прозрения стало намного хуже. В вуали появились дырки. Нет, он еще флиртовал с мужиками и даже спал с ними. Но все было не то. Только удавалось забыться, почувствовать себя беззаботной, неотразимой Аликой, даже влюбиться почти, как сразу неприглядная картина реальности лезла сквозь прорехи в вуали. Романтика разрушалась. Искренность пропадала, и все начинало походить на флирт молодящегося педика с ничего не подозревающими натуралами. Фу, отвратительно. Он снова стал чувствовать себя мужчиной и сделать с этим ничего не мог.

Кончилось все достаточно неожиданно. Однажды, после многодневной оргии, измученная Антуанетта притащилась с несчастным видом к ним домой и, смущаясь, рассказала, что она, наверное, заразилась всеми нехорошими болезнями сразу. Но было так клево, что оно того стоило. Алик взбесился. Ничего не говоря, он превратил Антуанетту снова в Антуана. Посмотрел на него и грустно сказал:

– Не достоин. – Потом посмотрел на него еще раз. Потом на себя в зеркало. Тяжело вздохнул прошептал: – Да и я не достоин тоже.

И снова стал собой. Антуан рыдал, просил вернуть женский облик. Нес какой-то бред о толерантности, о том, что он транссексуал, о том, что он, Алик, именно таким его и создал. И виноват он в этом сильно. Ему и исправлять. И лучше бы он его убил. Или не воскрешал…

Алик слушал его монолог, и на него наваливалась тоска.

«Тоже мне бог, – думал он. – Одного человека нормальным сделать не могу. А туда же, бог… Лузер я какой-то. И мир не улучшил. И зажечь, как следует не удалось. И удовольствия не получил никакого. Ничего не получил. Не сумел…»

К тоске подмешивалась тревога. Она росла. Потом заполнила все вокруг. Потом все задрожало. И внутри, и снаружи. И он оказался у себя дома на кухне перед разъяренной женой.