Читать книгу - "Баблия. Книга о бабле и Боге - Александр Староверов"

– Во всем.

Это, конечно, он не подумал, когда сказал «во всем». Раскаяние Антуана оказалось затяжным и нудным. Видать, много у него накопилось. Семь дней он просил развеять его по ветру, вырвать его гнилое семя с корнем, каялся в грехах, нервно курил и посыпал голову пеплом от шмали. Алику даже стало его жалко. На восьмой день Антуан успокоился и робко напомнил своему господу о латентной гомосексуальности. Мол, еще и гомосексуальность в программе была… Педиками Алик стать не позволил. Ни себе, ни ему. Логика была железная. Зачем им становиться педиками, со всей этой антисанитарией, сопутствующей туалетной тематикой и неприятными запахами, когда сразу можно превратиться в женщин. В красивых таких сисястых телочек, от которых сходят с ума все мужики поголовно. На том и порешили.

Быть сисястыми телочками оказалось действительно забавно. Все вокруг стали такие милые. Все стремились помочь, проявляли заботу и внимание, пытались разобраться в нюансах души, смешили, развлекали и кормили.

«Наконец-то меня оценили как личность, – радовался Алик. – Ведь раньше, когда я была мужчиной, меня всегда любили за что-то. За деньги, за талант, за статус, в конце концов. И только сейчас меня любят за то, что я – это я. Личность огромной внутренней духовной красоты, недюжинного ума и вкуса. Наверное, я ошибка природы, нужно было родиться женщиной. Вот оно, счастье. Наконец-то».

За короткое время Алик в образе сисястой телочки получил столько предложений о работе, сколько не получал за всю жизнь. Седеющий плейбой уговаривал сделать дизайн-проект его пентхауса. Накачанный деловепер был в восторге от концепции инновационного коттеджнего поселка, где все дома стояли на курьих ножках. Толстый инвестиционный банкир звал работать вице-президентом банка, проникнувшись теорией движения фондового рынка на основе женского менструального цикла. Любое слово Алика было в кассу. Любое движение ресниц означало многое. Попадались, конечно, и хамы, они нагло смотрели на Алику (такое женское имя он себе выбрал), предлагали деньги за секс и пытались ущипнуть за разные выпуклые места. Но даже их поведение доставляло удовольствие. Алика чувствовала себя центром мира, все ее хотели, просто некоторые волосатые двуногие особи (низшие существа практически) не всегда могли выразить свои желания адекватным образом и поэтому хамили. Тем более всегда находился какой-нибудь благородный рыцарь или группа рыцарей, которые отбривали зарвавшихся мужланов и защищали честь прекрасной дамы. Некоторым из этих благородных мужей Алика давала. Первый раз это получилось почти случайно. Они сидели с Антуанеттой (Антуан тоже не стал заморачиваться насчет имени) в модном клубе и вяло отбивались от предложений познакомиться многочисленных соискателей их внимания. Вдруг один из соискателей грубо схватил Алику за руку и потащил к выходу. Все бы могло кончиться плохо (для соискателя, разумеется), если бы не двухметровый благородный рыцарь из VIP-зоны, самоотверженно отбивший Алику у негодяя. А потом они сидели за столиком рыцаря. Он восхищался ее умом, красотой, вкусом, а также сочетанием всех трех этих качеств вместе. Они пили шампанское и шли кокаиновыми дорогами добра куда-то в ослепительную даль. Даль в конце концов оказалась уютным трехспальным замком рыцаря, недалеко от центра города. Приглушенно горели электрические свечи, тихо шептала глупости ненавязчивая музыка. Они танцевали, и рыцарь говорил, говорил, говорил… О душе, о глазах, об одиночестве, чистоте и еще о чем то… А потом Алика увидела мощную спину рыцаря в зеркальном потолке одной из спален. Из-под могучей спины сиротливо выглядывала ее маленькая растрепанная головка. Над Аликой нависала рыцарская башка. Лицо воина покраснело и перекосилось, зубы скрипели. В целом картина была достаточно отвратительной. И тут Алику проняло. Она почувствовала себя маленькой беззащитной овечкой, попавшей в лапы свирепого волка. Только волк был дураком, а точнее дурашкой, и его было отчего-то жалко. Волк тыкался в нее, иногда не попадал, снова тыкался, хрипел, стонал, и не существовало для волка задачи более важной, чем забраться в нее поглубже. А она все понимала, она стала очень мудрой тогда. Но сделать ничего не могла, да и не хотела. Потому что с помощью этого глупого самонадеянного животного, думающего, что он царь, властелин природы и ее, Алики, властелин, она могла создать новую жизнь. И эта жизнь начала бы разрастаться и там, в темном будущем, создавать новые жизни. Единственным ответом неизбежной смерти было то, что делал с ней сейчас обезумевший рыцарь. От понимания этой истины, от беззащитности своей и неожиданной мудрости Алике стало горько и тут же сладко, и снова горько, а потом сладко, сладко, сладко, сладко-о-о-о-о…

«Вот это да, люди так не кончают», – успела подумать она и потеряла сознание.

Проснулась Алика очень рано, от первых лучей солнца, пробивавшихся сквозь неплотно прикрытые занавески. Сразу увидела волосатую подмышку лежащего рыцаря. Оказывается, она спала, почти уткнувшись в нее лицом. Противно почему-то не было. После того, что вчера произошло, стал ей этот глупый и сильный дурашка родным. Роднее всех на свете. Уютно с ним вот так вместе лежать, спокойно и тепло. Захотелось прижаться к нему, погладить, поцеловать в небритый подбородок. Алика оперлась на локоть, приподнялась и потянулась к колючей щеке, но внезапно, словно подстреленная перепелка, рухнула на подушку. С другой стороны благородного героя лежала голая Антуанетта.

– Сууууукааа, – почти ультразвуком заверещала она, запрыгнула на мощную грудь рыцаря и, нагнувшись, вцепилась в волосы подлой соперницы.

– Шалава, шалашовка дешевая, шлюха подзаборная, убью!

Не до конца проснувшаяся Антуанетта инстинктивно двинула пяткой Алике в живот.

– Ты чего, свихнулась? Совсем дура стала, ты чего творишь, колес объелась? Курица драная, да отвали ты от меня.

Антуанетта сопротивлялась как могла. Царапала лицо, больно щипала за сиськи.

Благородный рыцарь проснулся и тут же охренел. Не самое лучшее пробуждение в его жизни получилось. Две разъяренные бабы мутузили друг друга, страшно при этом ругаясь и противно визжа. Причем полем битвы был он сам. На нем все и происходило.

– Девочки, ну не ссорьтесь, – попытался помирить он баб. – Вы обе хорошие. Нам же хорошо было вместе. Лучше любовь, чем война. Давайте продолжим наши игры.

Бывшие подруги на секунду замерли, посмотрели друг на друга и синхронно, как будто долго репетировали вместе эту сцену, набросились на рыцаря. Алика вцепилась ногтями ему в грудь. Антуанетта вырвала клок волос с лобка. Алика укусила за ухо. Антуанетта драла длинными пальцами ноздри.

– Тварь…

– Кобель…

– Поиграть захотел…

– Ща поиграем…

– Больше ни с кем играть не сможешь…

– Игралку оторвем…

– Сука…

– Ничтожество…

Благородство рыцаря имело свои пределы. Он схватил девок за узкие талии, забросил их себе на плечи и понес через гостиную к выходу. Двери открылись, мир вокруг Алики быстро завертелся, через секунду она обнаружила себя сидящей голой задницей на холодном и грязном асфальте. Из разодранной коленки сочилась кровь. Еще через секунду на нее шлепнулась вопящая Антуанетта. Потом из двери прощальным салютом грустно полетели их еще вчера такие красивые, а сейчас скомканные и жалкие тряпочки. А потом дверь захлопнулась. Тряпочки еще кружились в воздухе, а подружки уже, обнявшись, рыдали друг у друга на грудях четвертого размера и жаловались на жизнь.