Читать книгу - "Польские евреи. Рассказы, очерки, картины - Лео Герцберг-Френкель"

отсутствии всякой опасности, снова приступает к прерванным занятиям: открывает трубы, введенные в полые стены, вынимает различные вещи из скрытых сун­дуков и шкафов, и затем приводит все в прежнее положение.

Во время одной из своих рекогносциро­вок, Гедвига вдруг отскочила от окна.

— «Гольдгейм», — проговорила она полушепотом.

— Идет сюда?

— Он сейчас войдет в дом.

Старик сжимает свой кулак. Глаза его горят; он очень похож на раздраженного зверя, готового напасть на своего врага. Про­клятие вырывается из его уст, и затем все утихает, Ни один звук, ни одно дви­жение не прерывают наступившей тишины. Слышно как кто-то два, три раза стукнул в двери, и затем слышны медленно удаля­ющиеся шаги... Работа снова начинается и ки­пит под руками.

Наконец она окончена.

Гедвига позвонила. Входит старый слу­житель.

— Пришли?

— Ждут уже полчаса.

— Можно ли на них положиться? — спраши­вает старик.

— Вполне, сударь.

— Введи их сюда.

В залу входят двое людей, несущих гроб, в котором обыкновенно выносят мертвецов из госпиталей. Старый служитель заботливо укладывает в гроб разбросанные на полу пакеты. По окончании этой работы, старик вынимает из бумажника банковый билет и, передавая его служителю, говорит:

— Это отдашь им. Ты пойдешь за ними в небольшом отдалении и будешь следить за ними. По дороге в госпиталь они повер­нут налево и отнесут гроб в означен­ный костел. Прежде, чем ты придешь, я уже буду там и приму от тебя все.

Люди удалились. В зале восстановился прежний порядок.

— Гедвига, — сказал старик, — через час наши соберутся сюда. Я думаю, что до того времени всякая опасность будет устранена. Затем суд начнет свое дело. Вели подать чай и приготовить стол для игры, чтобы на­ше общество, в случае внезапного нападения, имело вид частного кружка.

Час спустя, в зале молодой девушки со­брались все предводители восстания. Два игор­ные стола стояли посреди залы, на них лежа­ли все принадлежности игры и курения; в углу кипел самовар, как будто этим людям, в это глубоко серьезное время, нече­го было делать, как проводит время в игре.

Старик с рубцом на лбу, граф Кроновский, образует центр. Вокруг него, в по­лукруге, стоят все присутствующие. Гедвига стоит возле графа. В зале царствует тор­жественное молчание.

— Господа, — начинает граф Кроновский, — я нашел нужным пригласить вас сюда, что­бы сообщить вам событие большой важности, которое могло бы погубить вас всех; к счастью, теперь опасность миновала. Один из наших членов изменил нам.

Крик ужаса вырвался из груди присут­ствующих.

— Когда мы в тридцатом году восстали, у нас хватило на столько духу и честолюбия, что мы хотели быть одни своими освободите­лями; мы собственными руками хотели разо­рвать наши узы, и не просили мышей пере­грызать их. Вы, молодое поколение, приняли в свой союз евреев, и этим самым дали место в нашем священном деле измене.

Девица Гедвига Болевская — я обвиняю ее пред вами — привлекла в нашу тайну и наш союз молодого человека, по имени Карл Гольдгейм, приобрела ему наше доверие и в награду за его любовь помогла ему достичь одного из важнейших постов.

— Вы клевещете, граф, — вскричала Гедви­га, нисколько не краснея от обвинения Кроновского, которое обратило на нее все взгля­ды. — Я знаю только одну любовь, которой я открыла свое сердце — это любовь к отече­ству; все другое у меня только средство для цели. Если я в самом деле возвысила Кар­ла Гольдгейма, если я посвятила его в наши тайны, если я дала ему место священнослу­жителя в нашем священном деле, если я дружественно обходилась с ним и даже под­час прикидывалась влюбленной, — то это все делала я, имея в виду пользу нашего дела, которому я, забывая свой пол, предалась и служу как самые мужественные из вас. Благодаря этой моей хитрости, Карл Гольдгейм оказывал нам важные услуги: он до­ставлял нам деньги, оружие и платье, за­вёл типографский станок, распространял наши прокламации и облегчил нам наши сно­шения с Парижем и Дрезденом.

— Для того, чтобы тем лучше погубить нас и предать нас врагу, — прервал ее граф. — Я продолжаю, господа. Этот человек, кото­рому, к несчастью, знакома вся наша органи­зация, находится в близких сношениях с наместником. Мне донесли, что Гольдгейма сегодня видели во дворце; он долго говорил с наместником, а потом вышел в сопро­вождении полицейского офицера, с которым во дворе, пожав ему дружественно руку, про­стился и уехал домой.

— Гольдгейм? — спросил один из со­брания.

— Гольдгейм, тот самый. Вот рапорт нашей собственной полиции. Узнав это, я по­спешил принять меры для отвращения опас­ности. Я отправился в монастырь... и пере­говорил с приором. Монастырь теперь при­надлежит нам. В нем есть много тайных проходов и хорошо скрытых тайников. Туда я велел перенести, через надежных людей, весь наш архив и кассу; теперь все в безопасности. Если явится сюда полиция, то она найдет уже пустое гнездо. Теперь мы должны принять меры против нашего быв­шего сочлена, который во всяком случае может быть нам вреден. Прежде всего мы должны судить его. Смерть изменнику.

— Смерть изменнику! — повторили хором патриоты.

— Потому что мы строже наказать его не мо­жем, — продолжал граф. — Если бы можно было придумать наказание во сто раз худшее смер­ти, я не преминул бы настоять на том,, чтобы подвергли такому наказанию этого из­менника, который, за ничтожную награду, или из-за пустой ревности, предает разрушению работу, созданную кровавым лютом целой нации, дело, приготовленное в продолжении многих лет безустанного труда, плоды, вы­росшие под слезами, вздохами и плачем угнетенной нации, и за минуту до победы при­зывает на наши головы гибель.

В собрании чувствовалось сильное волне­ние. Невольная дрожь овладела Гедвигой. — Женщина прежде всего — женщина.

— Я думаю не следует произносить при­говора, не выслушав его, — сказала она боязли­во. — Преступник должен иметь защиту, и хо­тя я не думаю, чтобы он нашел защитника между нами, однако ж надобно позволить ему самому оправдаться.

— Оправдаться? Оправдать измену? — вскричал Кроновский. — Изменники вне защиты закона и кто первый вонзает в них кинжал, тот делает богоугодное дело; и все жиды — измен­ники, заслуживающие позорной смерти[25]. Это была проклятая выдумка — позволить им участ­вовать в нашем великом восстании. К че­му они нам? Оружие они нам доставляют, когда мы им платим, деньги они нам да­ют, когда мы их мучим, поручения наши исполняют они, когда мы их гоним. Мы бы могли получить от