Читать книгу - "Германтов и унижение Палладио - Александр Товбин"

И тут Германтов увидел, что ему пришло новенькое письмо, довольно-таки пространное – спасибо Бызовой, которая, даже прогуливаясь, времени не теряла, немедленно скинула информацию в германтовский почтовый ящик! Письмо удивительным образом, будто бы по промыслу Высших сил, продолжало текст Загорской как раз с той самой строки, в конце которой он готовился поставить большой вопрос.

Итак, Михаил Вацлович входит в парадное солидного доходного дома на Каменноостровском проспекте, где находится ленинградская квартира Мейерхольда, поднимается по лестнице.

Германтов читал дальше, не отрываясь.

На лестничной площадке у дверей квартиры Мейерхольда Михаил Вацлович – будто бы специально там его поджидали оперативники в фуражках с синим верхом – был задержан; перед этим задержан был и сам Мейерхольд, к тому времени в его квартире уже шёл обыск.

Как просто: задержан Михаил Вацлович был выездной московской бригадой НКВД и сразу после ареста вместе с Мейерхольдом – их дела естественно увязали – был этапирован в Москву, на Лубянку. Поэтому-то в Ленинграде, в Большом доме, и не могло быть никаких следов; вот тебе и «бесследно исчез, бесследно исчез».

И как же Германтов не догадался поискать след отца в Москве?

Недомыслие, спровоцированное равнодушием?

Но поздно корить себя, поздно.

К тому же никак, ну никак, будь Германтов и семи пядей во лбу, он не смог бы заранее логически увязать триумфальную премьеру и…

Какой страшной выдалась та ночь после премьеры возобновлённого «Маскарада»: два ареста, Мейерхольда и Германтова-отца – Всеволода Эмильевича дома у себя, на Каменноостровском, и Михаила Вацловича на лестнице того же дома, – обыск, поспешное этапирование в столицу… И той же ночью, но уже в московской квартире Мейерхольда, была убита – зарезана! – его жена, Зинаида Райх.

Ночь длинных ножей на советский лад.

И что нового? Трагические перипетии той сдвоенной, ленинградско-московской, ночи давно известны.

Какое, однако, отношение мог иметь скромный Михаила Вацлович – «некий Михаил Вацлович» – к аресту звёздного Всеволода Эмильевича?

Оказывается – прямое!

Так-так, Мейерхольда избивали резиновой палкой. Причём вовсе не за театральные сверхновации. Но лубянские зверства и расстрелы – попозже, а вот предыстория, сухо изложенная в резюме дела, составленном в «Мойке. ru», такова.

На гастролях в Париже Мейерхольд повстречался с давним знакомцем своим Седовым, сыном Троцкого – их видели вместе в уличном кафе, – и один из актёров труппы отправил донос в НКВД, а «некий Михаил Вацлович» случайно узнал об этом доносе, узнал также и имя доносчика в антракте «Маскарада», когда кружил по фойе. Ну а после спектакля узнал, что Всеволод Эмильевич преспокойно допивает свой чай у Юрьева и… Как мы знаем уже, затем Михаил Вацлович поспешит к Мейерхольду домой, чтобы предупредить – коротко и ясно.

Был и постскриптум к резюме, также составленный в «Мойке. ru» – парижский контакт Мейерхольда с Седовым, и сам-то по себе подозрительный, мог показаться особенно опасным для самого НКВД именно в те дни сорокового года: глубоко законспирированная подготовка к мексиканской операции по устранению Троцкого подходила к концу, а… А тут ещё Михаил Вацлович на лестнице подвернулся под горячую руку. На беду, когда органы потом второпях собирали досье на Михаила Вацловича – его и расстреляли-то второпях, Мейерхольда ещё били, допрашивали, потом отмашки из Кремля дожидались, а от Михаила Вацловича избавились, как от мелкой, но досадной улики, – среди прочих его прегрешений обнаружилось, что в прошлом, в бурные молодые годы идейной неразборчивости, когда он якшался чёрт знает с кем – всех знал и все его знали, – он умудрился поприятельствовать с Николаем Веняковым и Наумом Этингоном. А они-то, эти двое, впоследствии неразлучные легендарные корифеи заказных мокрых дел из политического управления НКВД, как раз и руководили подготовкой и засылкой в Мексику засекреченного агента-испанца, который там вскоре убьёт ледорубом Троцкого; убьёт, кстати, вскоре после ночного ареста на лестнице Михаила Вацловича.

«И в те же дни, в те же, я был ведь в материнской утробе. И как же угораздило меня, маленького человечка, угодить в сплетение мировых событий?» – успела промелькнуть озорная мысль.

А глаз царапнула фамилия Веняков… В школе, припомнил Германтов, учителем физкультуры был Веняков, и звали его Николаем, тот? Да, звали его Николаем Вениаминовичем, да, он владел иностранными языками и от кондовых физкультурников разительно отличался, но если бы именно он, пусть и косвенно, был бы причастен к делу отца… Нет, это было бы через край, получился бы явный перебор совпадений: школьный физкультурник был, наверное, однофамильцем карающего корифея-разведчика.

В общем, если не отвлекаться на зацепки-подробности, с обстоятельствами ареста и гибели отца всё было настолько ясно, что Германтов-сын испытал даже лёгкое разочарование.

Так хотел узнать и вот – узнал.

И что?

Оставался, правда, вопрос: что и кому из пассажиров философского парохода хотел передать отец?

Но этот вопрос имел скорей всего отношение к какому-то другому сюжету.

Сюжету?

Совпадений и впрямь было более чем достаточно для самого закрученного сюжета, но, проходя мимо Германтова и не подозревая этого, а лишь подумывая в какое бы питейное заведение стоило бы ему зайти и промочить горло, Вольман вспоминал закрытую рецензию на роман М. Германтовского, которая пришла к нему на электронную почту, когда он катил через весенние Альпы. Литкритик-рецензент сперва жаловался на болезнь глаз, потом на занятость – отпирался, как мог, от срочной выгодной работы, но в конце концов после уговоров с дополнительными умасливаниями прочёл-пролистал всё же роман по диагонали и пригвоздил: мол, сюжет – слаб, не способен удерживать большой массив текста, а диалоги персонажей недостаточно индивидуализированы… Может быть, он и по диагонали-то не читал? Упрёки какие-то стандартные.

Что же до найденных им в тексте поклёпов на Вагинова, издевательских характеристик Введенского, сцен с абсурдистскими безумствами Ювачёва-Хармса, то как, как без столь обидных субъективных страниц раздувать прикажете пламя скандала?

Впрочем, закрытая рецензия была сугубо предварительной – Вольману важно было получить сколько-нибудь квалифицированное мнение, прежде чем обратиться за отзывом к критику Топорову, по правде сказать, критику резкому и уж точно – непредсказуемому, а с рецензией на руках Вольман чувствовал себя лучше подготовленным к трудному разговору.

Ну а прежде, чем отправиться в какой-нибудь бар, Вольман решил ещё немного погулять.

Ожидался закат.

Между прочим, «некий Михаил Вацлович», как теперь понятно, обладал редкостной интуицией: перед тем как отправиться на роковую для него премьеру «Маскарада» в Александринский театр, он, не иначе как чуя недоброе, чуя, что его времечко на исходе, завернул с Невского в арку длинного темноватого двора, вытянувшегося за костёлом Святой Екатерины, поднялся к Ольге Николаевне Гильдебрандт-Арбениной и оставил ей рукопись своего романа – сдал ангелу-хранителю на хранение.