Читать книгу - "Германтов и унижение Палладио - Александр Товбин"

Вольман вздрогнул от глухого стука-толчка, но, повернув голову на звук, успокоился; мирно плескались поднятые причалившим вапоретто волны.

Успокоился?

Кучумов не выходил из головы: у Кучумова сеть рейдерских команд, сеть чистильщиков, нацеливающих киллеров, ко всему и Лубянка, управление 7-11, крышует его… Вольману почудилось, что и сейчас, на оживлённой набережной, всемогущий Кучумов следит за ним.

Повертел головой – слежки как будто не было.

Но!

Прогуливаясь, Вольман по профессиональной привычке своей опережать события – он словно приобрёл уже на аукционе спрятанный в «личных бумагах» текст – обмозговывал кое-какие детали информационной атаки. Он склонялся к тому, чтобы поручить атаку одному из пиарагентств, работавшему грубо, но эффективно. Вольман обратил внимание на этих агрессивных ребят, когда они по явному заказу как лужковской братии, не желавшей терять многомиллиардный налоговый куш, так и конкурентов Газпрома атаковали проект газпромовской высотки в Питере, на Охте, куда намеревался перебазироваться из Москвы газовый концерн. Атаковали, догадавшись запустить в сеть, прессу и на телевидение фальсифицированные фотоколлажи – высотка на них была примонтирована к петербургским архитектурным святыням так нагло и подавляюще, как если бы выстроена была не где-то там, вдали от исторического центра, за двумя поворотами Невы, а чуть ли не на Дворцовой площади. Да, грубая работа имела оглушительный успех, особенно среди крикливой демшизы: высотку завалили. Но с этими ушлыми ребятами Вольман намеревался встретиться по возвращении, а пока… Вольман слегка поморщился: всё-таки задачу он решал мелковатую, для него – мелковатую, хотя никак нельзя было ему отказаться от этого, с оттенком личной просьбы, с уважительным намёком на филологическое прошлое его предложения. И вот он уже выбрал из текста романа «Разночтения» – был вариант заголовка, «Разночтения в мышеловке», правда, автором перечёркнутый, – несколько небольших фрагментов для публикаций-анонсов в газетах и журналах-еженедельниках. Предварительно эти же фрагменты были отправлены в Петербург влиятельному скандальному литературному критику Топорову, который мог бы номинировать роман на премию «Национальный бестселлер».

Да, вспомнил Вольман, надо отыграть тему псевдонима, надо напустить загадочности.

Роман и впрямь был неплох, совсем неплох, во всяком случае, первое впечатление от его беглого прочтения было неверным… Чего стоила хотя бы сцена в расстрельном дворе петроградского Губчека: мороз по коже. Вольман перечитывал оцифрованный – введённый в карманную электронную читалку – роман в самолёте, когда после похорон мамы летел из Риги в Мюнхен: текст был энергично и точно написан, стилевая свежесть двадцатых годов как бы проливалась на оцепенелость тридцатых, репрессивных. Любопытно, очень любопытно, что скажет Топоров.

Вольман надеялся на успех: Германтовский писал о том, чего люди вообще-то не желали знать: он показывал изнанку жизни, писал об уродствах её, агонии, с настойчивостью, но с подкупающей самоиронией, впадающей в чёрный юмор, говорил о смерти и о забвении.

Скорей всего – надеялся Вольман, столь откровенный текст должен быть Топорову по вкусу.

Всё ли Вольман предусмотрел?

Кажется, всё: он даже сумел выйти через влиятельных людей на тележурналистку Левонтину, которой поручили вести передачу о лотах аукциона; в лоте «личные бумаги» ей порекомендовали «не заметить слона», то есть ей порекомендовали прокомментировать какие-нибудь незначительные находки, но промолчать о романе.

И – вспомним – ещё одно письмо было отправлено Вольманом в Петербург – покупку рукописи и последующее издание книги надо было юридически обезопасить, но ответа Вольман пока что не получил – ни ответа, ни привета. Вольман уже не сомневался, что автором романа был отец этого молчуна, профессора Германтова, которому он отправлял письмо, однако всё должно было быть чисто, надо было дождаться ответа… У Вольмана до намеченного им срока начала информационных операций, пока лишь предварявших массированную рекламную атаку, было ещё несколько дней. Не надо суетиться, упрекнул себя Вольман, тем более что не в его правилах было возвращаться к принятым решениям: ещё в машине, когда ехал он через Альпы, были им уточнены и конкретизированы все этапы маркетинговой кампании…

Так всё или не всё смог Вольман предусмотреть?

Оба его письма были перехвачены Бызовой, точнее, не самой Бызовой, а лихими компьютерщиками-взломщиками, которым Агентство расследований «Мойка. ru» за тайные электронные диверсии щедро платило. Перехвачены были и фрагменты романа, отобранные Вольманом для анонсов, но и этого мало – вскоре у Бызовой была уже флешка с полным романным текстом. Правда, Бызову, в силу её профессиональных интересов, занимала не литературная, а чисто криминальная сторона дела: явно в назидание Вольману убит Габриэлян, и хотя арестован за свои «мокрые» и рейдерские подвиги Кучумов, даже арестованного Кучумова опрометчиво было бы сбрасывать со счетов, он и из СИЗО мог командовать своими международными киллерами… Почему же Вольман, над которым сгустились свинцовые тучи, балуется с этим заплесневелым романом?

Тут что-то было, что-то было…

И была боковая ветвь её сомнений и поисков – какой-то тайной сквозила судьба автора романа по фамилии Германтовский, фамилии, похожей на псевдоним… Роман был написан от первого лица, то, что Бызова успела прочесть, поражало её какой-то отчаянно бесшабашной искренностью. Абсурдная жизнь нагнетала опасности, но как же долго ему удавалось выходить сухим из воды: его, близкого с поэтом Каннегиссером, убийцей Урицкого, уже вводили в расстрельный двор Губчека, ставили к стенке, но чекист Каплун в последний момент вбежал во двор с какой-то бумажкой в руке и спас его буквально за миг до выстрела. И позже неизменно ему везло: он, например, находился в Доме искусств в одной комнате с Гумилёвым, когда Гумилёва пришли арестовывать, но Германтовского чекисты не тронули… и сколько было таких гибельных эпизодов, из которых ему удавалось выскользнуть!

Чего ради хранила его судьба?

Вот так вопрос!

Однако именно на него, на такой далёкий от сугубо расследовательских целей вопрос пыталась ответить Бызова после того, как в Агентстве, где без сна и отдыха трудилась специальная группа мониторинга Интернета, её внимание обратили на статью театроведа Загорской… Бызова даже подумала, что по возвращении в Петербург стоило бы с Загорской встретиться, чтобы расспросить её поподробнее.

Если бы Бызова знала, что…

Судьба? Вот уж что действительно не по её части, удивлялась себе прагматичная и всегда заточенная на конкретный результат Бызова. С чего бы вдруг потянуло её копаться в механизме судьбы незнакомого ей и давно погибшего человека? Возможно, подумала, судьба автора романа надломилась как раз после того, как он опоздал к отправлению философского парохода и не успел передать… – Эпизод бега по Восьмой линии Васильевского острова впечатлял; это могло быть любовное письмо?

Впрочем, в своём-то письме профессору Германтову, не пожелавшему, сославшись на занятость, с ней разговаривать по телефону, она задавала совсем простые вопросы, в частности, обратив его внимание на выложенную в Интернете статью Загорской, просила сообщить…