Читать книгу - "Германтов и унижение Палладио - Александр Товбин"

Инга Борисовна Загорская уже вышла из гостиницы на прогулку, чтобы полюбоваться закатом.

Она прошла по мраморному паркету Пьяццетты, свернула у угла Палаццо Дожей на набережную; постояла, любуясь замечательным видом, а минут через пять она, миновав Соломенный мост, пройдёт за спиной сидящего на парапете Германтова. Затем повстречает Бызову, они приветливо улыбнутся друг другу – сегодня, изнывая от жары, вытерпели вместе экскурсию, да и вчера до Милана летели всё-таки в одном самолёте. Более того, Загорская вспомнит, что и в одном автобусе ехали они три дня назад по проспекту Ветеранов через Ульянку, вдоль парившего озера.

Комедия положений действительно недалеко ушла от комедии ошибок.

Протодьякон Кураев, комментируя в своём блоге иск гей-активиста Муртазова к актёру и священнику Охлобыстину… Фу ты, чёрт! Германтов отключил бегущую строку и открыл вновь электронную почту.

А-а-а, на второе письмо, на письмо Бызовой, он сейчас отвечать не собирался. Само упоминание аукциона вызывало у него раздражение, но почему бы не посмотреть на интернетовскую статью Загорской? После радостной вести от Игоря Германтова не покидало благодушие: так, что там, в театральных сферах?

Так, цитируются записки великого Михаила Юрьева: «Мне позвонил Михаил Вацлович, справился – у меня ли Всеволод Эмильевич. Я ему сказал, что Всеволод Эмильевич у меня, но собрался уходить, черед десять минут будет дома».

Так, после премьеры «Маскарада» Мейерхольд попил у Юрьева чаю, а через десять минут вошёл в парадную своего дома и, поднявшись к себе, был арестован.

Через десять минут?

Ну да, ленинградская квартира Мейерхольда была на Каменноостровском проспекте, в десяти минутах ходьбы от дома Юрьева.

Но зачем, с какой целью Юрьеву звонил Михаил Вацлович?

Зачем Михаилу Вацловичу было справляться после премьеры, в такой поздний час, о ближайших планах Всеволода Эмильевича?

Идёт ли тот домой, не идёт – ему-то, Михаилу Вацловичу, какая разница?

И какое же отношение отец мог иметь к аресту Мейерхольда?

«„Маскарад“ и арест Мейерхольда», отличное название для книги, но какое отношение…

Захлопали крыльями голуби.

Германтов решил переждать ступор мыслей и перевести внимание своё на окрестную благодать.

Посмотрел вдоль набережной: красный угол отеля «Даниели», резная белая балюстрада Винного моста, фонари-канделябры, тёмно-зелёные навесы и зонты над увешанными разноцветными шарфами и косынками стендами торговцев. Ветерок теребил ткани, ленты, причудливо-невесомые коллекции соломенных шляп, увенчивавших тряпичный ассортимент.

Кучумов заперт в следственном изоляторе, Вольман выведен из-под удара и может сколько угодно баловаться с этим романом… А что если не сам по себе роман, а его автор, его судьба интересуют Вольмана?

Кто раньше?

Бызова порадовалась своей догадливости: она ведь, прочтя в Интернете материал Загорской, на который её навели из мониторингового отдела Агентства, прочёсывающего Сеть, отправила уже хитро составленный – речь шла исключительно о подробностях ареста Мейерхольда, то есть о деле, давно рассекреченном и открытом, – запрос в Москву, в центральный архив ФСБ, тем более что даже там, в святая святых, были у Агентства неофициальные лоббисты и информаторы. Ей надо было выяснить – автор романа, так заинтересовавший Вольмана, и Михаил Вацлович, звонивший Юрьеву за десять минут до ареста Мейерхольда, – одно и то же лицо? Собственно, этот же вопрос, пусть иначе сформулированный, она задала в своём письме и Германтову-сыну.

В этом письме также обращалось внимание его на отрывки из романа, которые она ему любезно пересылала…

Разумеется, Бызова умалчивала, что отрывки эти были «украдены» работавшими на «Мойку. ru» хакерами из компьютера Вольмана.

«Вот у отца – настоящая биография, – думал Германтов, переключаясь на канал „Культура“, – в отцовской жизни был сквозной сюжет, и какой… – и тут же подумал: – Не задали ли сквозной сюжет задним числом арест и расстрел? Ну да, – вспомнилась жестокая максима, – сюжет пишется смертью».

– Добрый вечер, в студии Карина Левонтина. На этот раз мы встречаемся с вами в Венеции, накануне аукциона Кристи, – скороговоркой сказала интервьюерша в больших черепаховых очках, самолётная попутчица Германтова, которую он до этого много раз видел и на телеэкране.

Он даже обрадовался ей, визуальной знакомой.

– На торги выставлены раритеты и бумаги умершей недавно Дианы, – заглянула в бумажку, – Мочениго, венецианской аристократки русского происхождения. Архив её, собиравшийся много-много лет, был существенно пополнен в советские годы, в середине семидесятых, когда после кончины в Ленинграде Ольги Николаевны Гильдебрандт-Арбениной, близкой петербургско-петроградской подруги Дианы… Ах, – всплеснула ладонями Левонтина, – какие женщины были рождены Серебряным веком! Но мы сейчас свяжемся по скайпу со штатом Иллинойс, с тем, кто…

Шорох помех, взбаламученность экрана, затем – мелькания, из которых…

– Это Марк Гилман? Приветствуем вас, Марк, – страстно блеснув очками, – вы слышите нас?

– Слышу, слышу и вижу.

«Чудеса! Это же он, он, Марк Гилман, когда-то редкие запретные книги от Кузьминского и Элинсона притащивший мне в большом рюкзаке, а потом», – Германтов уже вспоминал Аню, расспрашивавшую его о «Зеркалах» Рохлина, а после интеллектуальной пьянки в котельной Шанского догнавшую его морозной ночью у спуска в метро. Он осязал в своей руке её тёплую мягкую податливую ладонь и вспоминал, разумеется, что американская гражданка Анна Гилман погибла много лет спустя, в новые уже времена, при взрыве кавказскими террористами Невского экспресса, вот как изволила распорядиться её жизнью судьба.

Детектив пишет судьба?

Между тем Марк Гилман, постаревший, но узнаваемый, не без гордости рассказывал про морозную ночь, про то, как он с нелегальным тяжёлым рюкзаком за спиной вышел, озираясь, из тёмного узкого и длинного проходного двора на пустынную заснеженную площадь Искусств и… А ведь в том дворе, на задах гостиницы «Европейская», был опорный пункт КГБ…

Да, бывший консул по культуре не зря храбрился-гордился, он блестяще исполнил свою секретную миссию: сначала опорожнил рюкзак дома у Германтова, вывалив редкие книги на пол в гостиной, затем, уже в другом доме, заново свой рюкзак наполнил и – донёс, довёз, не попался…

– Спасибо, спасибо, Марк, но у нас мало времени…

Куда она так спешит?

Рассыпавшись в благодарностях и распрощавшись с Гилманом, Левонтина заговорила о пестроте архива Дианы Виринеи Мочениго: подкрашенные акварелью рисунки Юркуна, автограф Заболоцкого, любовное письмо Мандельштама… Потом прямой эфир разорвала предварительно, ещё в Петербурге, записанная беседа Левонтиной с театроведом Ингой Загорской – для сопоставления с рисунком Юркуна, на котором несколькими живыми линиями изображена дама в оперном сарафане. Показана была и плывучая безумная фотография на фоне наряженной ёлки, с поющими, обнявшись, Ольгой Лебзак и Ларисой Валуа. Возникла даже милая, с душком модного телескандальчика, перепалочка: Левонтина с ходу усмотрела в сценке домашнего пения лесбийскую подоплёку, Загорская ей обиженно возразила.