Читать книгу - "Любовь Онегина к бабушке Кларе - Мири Литвак"

«Утром моя мама подала мне пальто, – после некоторого перерыва продолжал он. – Пальто? – удивился я. – Для поездки в Заречное? Будто специально из-за нашей поездки туда осень должна была вернуться назад и уступить место лету.

Утром мы поехали на вокзал. Было уже холодно, небо было серым, и это меняло всё. Везде стояли люди. Металлический голос в громкоговорителях, объявлявший об отъезде и прибытии поездов, звучал как приговор. Люди выглядели мрачными, озабоченными, в туго застёгнутых пальто и в ватниках. Мужчины, от которых несло перегаром, нервно курили и резко, будто озлобленно, бросали окурки под ноги. Женщины прятали лица в платки, натянутые до бровей. Ветер жёстко бил в лицо, и ботинки тонули в грязи.

– Осторожно, не запачкай пальто, – произнесла мама. Волосы исчезли под её платком – новая деталь туалета, – и осталось только воспоминание о распущенных волосах в ту ночь. Мы прошли мимо толстой продавщицы, белый фартук был надет поверх её ватника. Вкусный пар и запах жареного доносились из огромного, стоявшего перед ней котла. На секунду я замедлил шаги, но мама тотчас рванула меня за руку. «Осторожно!» – сказала она. Я не знал точно, чего я должен остерегаться, но сейчас же отвёл глаза. Я понял, что начиная с этого момента я должен только повиноваться.

Наверное, она говорила со мной и объясняла, – размышлял дедушка вслух, – но её слова не затронули моего сознания. И вообще, во времена моего детства не было принято вести беседы с детьми и всё им объяснять, понимаешь? Все было тайно. Люди исчезали бесследно, а в газетах писали совсем другое, а тот, кто не верил тому, что было написано в газетах, уже становился подозрительным, уже считался предателем. Так что люди предпочитали верить, так было безопаснее, – дедушка крепко обхватил моё плечо и прижал меня к себе. – А что она могла мне сказать? Что этот режим – преступный, что моего папу арестовали ни за что? Я мог бы проговориться, бездумно кому-нибудь что-то сказать и поставить в опасность себя и её… а сказать, что твой папа – злодей и преступник, поэтому его арестовали? Это была ложь, и лгать было больно. Поэтому люди говорили: папа уехал, папа нас бросил, папа погиб, умер. Так и взрослым было легче, и ребёнок продолжал жить своей жизнью, будто у него нет и никогда не было отца». Дедушка крепко обнял меня, а я-то думал, что он забыл о моем присутствии.

«Это не так, как у нас в Израиле, где у каждого ребёнка есть мама и есть папа, – продолжал он, – в России может быть мальчик, который живёт у бабушки и видится со своей мамой раз в год, или его воспитывает тётя. Таких было великое множество, и никто не мучился угрызениями совести… Тем не менее я что-то чувствовал. Я видел, что что-то изменилось в ней самой».

Он говорил о своей маме, о бабушке Лере. Я уже знал, кто это. Высокая, гордая женщина, любившая делать всё так, как она находит нужным.

«Её красота притягивала. Люди оглядывались на неё. Она выделялась. Я с детства привык к вниманию, которое ей уделяли. Не только мужчины. Однако теперь это представляло опасность. Может быть, из-за этого она повязала голову простым крестьянским платком. Никогда раньше она этого не делала. Теперь она хотела выглядеть проще. Она боялась, оглядывалась на каждого прохожего, будто она чем-то перед ним виновата».

Дедушка замолчал на минутку.

«Помнится мужчина, который ехал с нами в поезде. Он не был служебным лицом, на нем не было формы. Он тут же почувствовал в ней слабинку. Она боялась каждого, и я тоже это чувствовал».

Я видел его перед собой. Мальчика в коротком пальто и в кепке. Он стоял в дверях вагона. Паровозный дым вздымался вверх прямо над ним, а за ними расстилался горизонт. Он выглядел смуглым. Тёмные волосы, черные глаза. Он висел на подножке вагона, устремляя взгляд вперёд. Это был мой дедушка, дедушка Солик, мальчишка с торчащими коленками, одетый в пальто не по размеру, ехавший в неизвестность. Но чем дальше дедушка рассказывал, тем больше я открывал для себя, что на самом деле этот рассказ мне уже знаком. Он мне его уже рассказывал, не совсем так, по-другому, в разных формах и вариантах, и все время я видел его перед глазами, как он выглядывает из бегущего поезда и смотрит вперёд, как будто в поисках чего-то, и не знает, куда этот поезд везёт его.

«Когда мы сели в поезд, – дедушка снова заговорил, – она положила чемодан в ящик под сиденьем и поздоровалась с ним».

На минуту я забыл, о ком идёт речь.

«Я сел рядом с ней. Стенка вагона была холодной, я чувствовал её спиной. Однако запах, запах обивки, был знакомым, и это меня как-то успокоило. Я слышал шаги пассажиров в коридоре и наблюдал за паром, шедшим у меня изо рта.

– Можно я залезу наверх? – шёпотом спросил я. Я не был уверен теперь, что можно, а что нельзя.

– Подожди, – ответила она коротко. Сосед по купе смотрел на нас с нескрываемым любопытством.

– Едем в деревню, – сказала она оправдывающимся голосом, а я смотрел на него не отрываясь. Мужчина достал из кармана белый носовой платок и обтёр блестящую лысину. Это был рыхлый толстяк с маленькими бегающими глазками, и именно они настораживали.

– Бабушка – старенькая, – заметил я, безотчётно подхватывая её игру.

– Ага… – вздохнул он и успокоился, словно был удовлетворён информацией, и окинул маму продолжительным взглядом. Она прижалась к стенке вагона и смотрела в окно пристально, сосредоточенно, будто ей было необходимо разглядеть там что-то исключительно важное. Её рука лежала на моей, и я почувствовал, как она обхватила её крепко. Такого раньше никогда не бывало. Она была человеком уверенным, но сейчас всё изменилось. Я тоже посмотрел в окно, но не увидел ничего, кроме ожесточённых лиц людей с котомками, толкавших друг друга. Через некоторое время я снова спросил: «Можно мне залезть наверх?»

– Чуть попозже, – ответила она шёпотом и посмотрела на лысого с нехорошими глазками, будто необходимо было получить его разрешение. В этой поездке она не позволила мне спать на верхней полке.

– Маленький мальчик может упасть, – сказала она чётко, будто эта фраза была предназначена лысому.

– Поезд едет быстро, мальчик, – сказал тот. Он придвинулся ко мне, слащаво улыбаясь, запах лука и селёдки смешался в его дыхании.

Пассажиры заполнили поезд, и я ждал, когда он тронется. Перрон начал