Читать книгу - "Детство комика. Хочу домой - Юнас Гардель"

Я застыл. Стефан Ларссон трогал Йенни?

— Ты не знал. Ну конечно. В восьмом. Она в стельку надралась, почти без сознания была. Мы стащили с нее штаны и вставили ей, все. Бля, Леннарт запихнул ей бутылку, а она и не заметила! Ха-ха-ха-ха!

Я стоял в этой чертовой гримерке, Томас, в которую он ввалился и рассказывал мне самую мерзкую историю из всех, что я когда-либо слышал, о единственном человеке, которого я когда-либо… и я молчал. Я молчал!

Как и ты молчишь.

Малышка Йенни. Моя маленькая бедная Йенни.

Что они сделали с тобой? А я стоял там и ничего не мог поделать.

Знаешь, что я сказал, Томас? Я сказал одну-единственную вещь:

— Мне пора идти. Жаль, но мне пора идти. Надо собираться в гостиницу. Завтра рано вставать, утренним самолетом дамой. Ни минуты покоя, понимаешь.

Как жалкая пичуга, Томас, я просил его, я умолял его, чтобы он позволил мне идти.

А он, этот чертов Стефан Ларссон, он рассердился!

— Слушай, ты, слюнтяй! — прищурился он. — Что-то ты расхрабрился! Берегись, тошнотина!

И он крепко прижал меня к двери. Футболка порвалась, было чертовски больно.

— Не думай, черт тебя дери, что ты что-то из себя представляешь! — шипел он.

— Да я и не думаю, — проскулил я. — Отпусти!

Он швырнул меня на пал, выкрутил руку. Как будто не прошло ни дня с тех времен, как будто мы были по-прежнему в Сэвбюхольме, как будто ничего не произошло, как будто мы по-прежнему были детьми.

— Спой «Трупы, трупы», тогда отпущу! — кричал он. — Лижи пал, на котором я стою!

И я запел. Я пел. Я лизал и пел.

Прижавшись лицам к грязному полу в гримерке, я пел для Стефана Ларссона, совсем как в детстве: «Трупы, трупы в день рожденья…»

— Охренеть! — орал Стефан, гогоча от радости. — Охренеть! Ты как ты! Ни капли не изменился.

И он был прав.

Мы играли те же роли, что и тогда.

Напевая, Стефан Ларссон покинул гримерку и отправился на дискотеку.

Диджей крутил «Love to love you baby»: «Для всех, кто помнит семидесятые, — красотка из тех времен!» — и Стефан вилял задом, кривляясь под песню из тех времен, когда все было намного лучше, чем сейчас.

Я ушел с дискотеки — не видя, не слыша, никого не трогая.

А передо мной, склонив голову, вышагивал ангел.

72

— Сатана — это падший ангел.

Так обычно говорит бабушка Юхи.

Она имеет в виду, что сразу по человеку нельзя сказать, хороший он или плохой. Поэтому лучше ни на кого не полагаться.

«Вкруг нашего дома ангел идет, две свечи золотые ангел несет», — молится Юха перед сном.

Случается, что он потом несколько часов лежит и думает, что как раз тот ангел, что идет вкруг их дома, — один из падших.

Когда Юха пытается представить себе падшего ангела, у него перед глазами неизменно возникает бабушка.

Юхина и Марианнина бабушка становится страшно уродливой, когда смеется. У нее поднимаются плечи, вытягивается шея и сморщивается лицо.

Может, именно поэтому она смеется так редко.

Сама она говорит: «А чего в этом хорошего?»

Имея в виду, что в бесполезных вещах ничего хорошего нет. Юхина и Марианнина бабушка изъясняется исключительно в отрицательной форме.

Самое великодушное из всего, что от нее слышали в чужой адрес, было: «А энтот не высовывается!»

Раз в год она приезжает в гости и живет у них. Когда она приезжает, Бенгт мчится на вокзал в город.

— Не так быстро! Насмерть ведь убьешь! — пилит она.

— Мамочка, я же всего на пятидесяти, — возражает Бенгт.

— Все равно убьешь!

— Но, мамочка, я же…

— Не перечь!

— Как хочешь. Да, я убью нас насмерть. Но Ритва уже наготовила еды.

— Вот-вот, еще одна причина ехать помедленнее. Вот у брата твоего жена, она-то умеет готовить. Вообще хороший человек, уж она-то не высовывается.

— А Ритва что, высовывается?

— Я этого не говорила. Я сказала только, что вот у брата твоего жена — она не высовывается.

— Сколько, говоришь, ты у нас пробудешь?

— Неделю. Кстати, машина у тебя течет.

— Ничего подобного!

Как только они входят, Юха и Марианна бросаются обнимать бабушку.

— Здравствуй, бабушка! — говорит Юха и вежливо целует бабушку в щеку. — Когда ты уедешь?

— Смотри, бабушка, — радостно кричит Марианна, — у меня новая кофточка!

— Она сама выбирала, — объясняет Ритва, выглядывая из кухни с прихваткой в руке.

— Ну-у, — кудахчет бабушка, разглядывая Марианнину кофту и посасывая вставную челюсть, — не так страшно, как можно было предположить.

Юха вручает бабушке рисунок, который он нарисовал к ее приезду и до того прятал за спиной.

Бабушка смотрит на рисунок и гладит Юху по голове:

— Спасибо, дружок, видала и поуродливее! Ну что ж, вот я и снова здесь у вас… Чего вы стоите и глаза таращите?

— Они так рады видеть бабушку, — торопится ответить Ритва.

— Ага, сладенького хотите! — кричит бабушка, кисло улыбается и открывает свою большую сумку. — Каждому по пачке изюма купила, пожалуйста.

Дети разочарованно берут изюм и уходят.

— Хорошо доехали? — решается завести разговор Ритва.

— Ох нет, такая погода! — отрезает бабушка.

— Но ведь солнце светит!

— Вот-вот. Ну, и долго мне еще мяться в прихожке?

— Простите, дорогая Бритта, — спохватывается Ритва и несет бабушкину сумку в комнату для гостей. — Я думаю, что вы можете устроиться в комнате для гостей, как обычно. Мы купили новую кровать. Вы жаловались на старую.

Бабушка что-то хрюкает в ответ, входит вслед за Ритвой и недоверчиво пробует кровать.

— Не в меру мягкая, — ворчит она, — надеюсь, задешево обошлась?

— Сколько вы у нас пробудете, дорогая Бритта? — вздыхает Ритва.

Обычно бабушка собирается пробыть неделю, но уезжает через три-четыре дня.

Вечером после ее отъезда Ритва всегда напивается.

Не так-то просто быть никуда не годной.

73

Когда надо озаботиться о покаянии?

Неплохая идея — ждать до смертного одра, потому что тогда можно всю жизнь веселиться, а в результате все равно попасть в рай. Юхе такой вариант кажется вполне привлекательным.