Читать книгу - "Каменный ангел - Маргарет Лоренс"

Сколько же дней мы делали эти рентгеновские снимки? Очереди, очереди в подвале больницы, в ее темных кишках, где нет окон и всегда горят потолочные лампы-трубки. Мы сидим на жестких стульях с прямыми спинками. Время от времени задерганная медсестра в голубом халате подкатывает к нам тележку и всовывает нам в руки чуть теплый кофе. Дорис просматривает журналы, быстро переворачивая страницы облизанным пальцем: лизнет, перевернет, лизнет, перевернет. Эта женщина ни секунды не может посидеть, не двигаясь. Она, как блоха. Я пребываю в уверенности, что сижу на этом неудобном стуле вполне спокойно, пока Дорис не поворачивается ко мне, наморщив лоб:

— Мама, постарайтесь сидеть спокойно. Больше ерзаете, медленнее время идет. Скоро уже ваша очередь.

— Что сегодня, Дорис? Какой снимок?

— Я же сказала, желудок. Сегодня снимок желудка.

— Ах да.

Какая, собственно, разница? Сегодня желудок, вчера печень, позавчера почки. Кто бы мог подумать, что у человека столько разных органов. И что за беспардонность, в самом деле, зачем им разглядывать мои внутренности?

— Следующей приглашается миссис Шипли. Миссис Шипли, пройдите в кабинет.

Мы встаем и идем на голос и призывной жест.

— Дорис, подожди здесь. Я прекрасно справлюсь сама.

— Нет уж, лучше я…

К счастью, за нами выходит медсестра, которая хватает меня за локоть и ведет в кабинет, вежливо отстраняя Дорис. Не то разочарованная, не то обрадованная, Дорис возвращается к своим журналам.

Что за темница, что здесь происходит? Как и в прошлый раз, меня положили на стол, но свет выключен, и я проваливаюсь в таинственную черную дыру, точно во сне.

— Что вы делаете? Что происходит?

— Расслабьтесь, миссис Шипли. Мы приподнимем вас до почти вертикального положения, хорошо?

— Нет, не хорошо. Я ничего не понимаю. Почему бы мне просто не встать, раз вам так нужно?

Сдавленный смешок сладкоголосой медсестры, и вот мой страх сменяется злостью. Какая нахалка! Ее бы опрокинули, как поднос с едой, посмотрела бы я на нее. Не до смеха бы ей было. Эта закатила бы истерику на всю округу.

Механизм останавливается. Как ни странно, я не упала. Медсестра дает мне что-то в руки — стакан с изогнутой соломинкой.

— Выпейте, сколько сможете, — подчеркнуто спокойный мужской голос.

— Что это? Что это такое?

— Барий, — бросает невидимый доктор. — Пейте, миссис Шипли, пора переходить к делу.

Барий — уверена, кто-то уже говорил мне о нем, но вот что? Я делаю глоток. Он густой и вязкий, как будто мел смешали с маслом. Пока я заставляю себя пить, я вспоминаю, что говорил тот, другой доктор. Я с трудом вливаю в себя зелье. Хоть бы здесь было с кем поговорить. Интересно, они вообще люди, эти существа, окружившие меня в темноте?

— Мой доктор, доктор Тэппен — то есть нет, другой доктор, к которому я сейчас хожу, — так вот он говорил, что барий на вкус как молочный коктейль.

Это я говорю исключительно для того, чтобы начать разговор, надеясь, что они хоть что-то скажут, ответят, объяснят. Не тут-то было. Мой жалобно дрожащий голос срывается, я умолкаю.

— Вот как? — отстраненно, устало произносит рентгеновский дух, а потом нетерпеливо добавляет: — Выпейте еще немного, пожалуйста.

Должно быть, именно так и выглядит преисподняя. Это не ночная мгла — к ней глаза привыкают. Здесь все по-другому, здесь царит абсолютная, беспросветная мгла: это не черный цвет, ибо его можно увидеть, это полное отсутствие света. Сущий ад, одним словом, — в этом римляне были ох как правы.

Время от времени появляются зеленые и красные вспышки, но и они не столько освещают, сколько раскрашивают темноту. Лишь на миг ослепляют они меня, и светлее от этого не становится. Голоса слышны, значит, люди рядом, но ощущение такое, будто голоса не привязаны к телам, это отдельно существующие голосовые связки, бестелесные рты, которые бурно обсуждают свои коварные планы где-то в глубине этого темного склепа. Воздух прохладный и затхлый, и я чувствую, что залежалась здесь. Быть может, на воле, где дуют ветра и светит солнце, я рассыплюсь, как цветы из древней гробницы молодого Тутанхамона, что превратились в пыль, как только сквозь взломанные двери внутрь хлынул поток времени.

Я снова прикладываюсь к стакану и заставляю себя глотать его содержимое. Я делаю глоток за глотком и вскоре чувствую, как подступает рвота.

— Не могу… Не лезет…

— Тогда больше не пейте. Пока хватит.

— Меня сейчас стошнит. О Господи…

— Постарайтесь не допустить рвоты, — произносит рентгеновский голос, спокойный, как Люцифер. — Иначе придется пить вторую порцию. Вы этого хотите?

Слезы вмиг высыхают, приступ ярости снимает спазмы в горле.

— А вы бы захотели? — огрызаюсь я.

— Конечно нет. Я бы не захотел.

— Так зачем же, скажите на милость, задавать мне такие вопросы?

Из бесконечной тьмы до меня вдруг доносится вздох.

— Миссис Шипли, мы стараемся сделать, как лучше, — говорит доктор.

Я вижу, что это правда, что он тоже человек, что он завален работой, что со мной трудно, что здесь нет виноватых.

— Неужели нельзя оставить мой желудок, или что там вы смотрите, в покое? — говорю я больше себе, чем ему. — Какая, в сущности, разница, что с ним не так? Он исправно переваривает пишу уже почти целый век. Может, он просто устал — что с него взять?

— Понимаю вас, — говорит он. — Всем нам бывает нелегко.

И так неожиданно это его сочувствие, что он добивается совсем не того, чего хотел, ибо лишает меня стержня, и теперь мне остается лишь молчать и безвольно ждать, пока они закончат все свои опыты надо мной.