Читать книгу - "Дневники. 1910–1923 - Франц Кафка"

Пока под конец кратко и запоздало не прорывается внутреннее буйство, оно охватывает тело, сотрясает его, сминает мелодию, она взмывает вверх, падает вниз (слух улавливает горькие, глухие тона), затем незаметно смолкает. С самого начала и неотступно до конца – сильно ощущаемая близость цыганского духа, может быть, потому, что этот буйный в танце народ спокойным показывается только друзьям. Впечатление большой правды первого танца. Потом листал «Изречения Наполеона». Как легко становишься на мгновение частичкой собственного необычайного представления о Наполеоне! Уже закипая, пошел домой, никакому своему представлению я не мог соответствовать, растерзанный, отяжелевший, растрепанный, раздутый, в центре перекатывающейся вокруг меня мебели; переполненный своими страданиями и заботами, занимающий много места и очень нервный, я вступил в зал заседаний. По тому, как я, например, сидел, а сидел очень подчеркнуто, то, будь я зритель, сразу понял бы свое состояние.

Лёви читал юморески Шолом-Алейхема, потом рассказ Переца, стихотворение Бялика (только в этом стихотворении, где во имя еврейского будущего использован Кишиневский погром, поэт ради большей доступности опустился с древнееврейского до жаргона, он сам перевел на жаргон свое написанное первоначально на древнееврейском стихотворение), «Продавщицу света» Розенфельда. То и дело вытаращивает глаза, на мгновение они застывают, обрамленные высоко поднятыми бровями, – это естественно для актера. Совершенная правдивость всей декламации; слабым движением, которое инспирировано плечом, поднимает правую руку, поправляет пенсне, кажущееся взятым напрокат – так плохо оно сидит на носу; нога под столом вытянута так, что задействованы только слабые связующие кости между бедром и голенью; изгиб спины, выглядящей слабой и жалкой, – наблюдателя не обманешь в его суждении о прямизне и ровности спины, как это может случиться при взгляде на лицо – благодаря глазам, впадинам и выступам на щеках или еще какой‑нибудь мелочи вроде щетины. После декламации, уже по дороге домой, я чувствовал собранными все свои способности, и потому пожаловался своим сестрам, а дома даже матери.

Девятнадцатого у д-ра Кафки по поводу фабрики. Легкая теоретическая враждебность, которая должна возникнуть между контрагентами при заключении договора. Глазами ощупываю лицо Карла, обращенное к доктору. Эта враждебность с тем большей неизбежностью должна возникнуть между двумя людьми, которые не привыкли продумывать свои взаимоотношения и потому спотыкаются о всякую мелочь. – Привычка д-ра Кафки ходить по комнате по диагонали с прямым, по-светски подавшимся вперед корпусом, при этом что‑нибудь рассказывать и часто в конце диагонали стряхивать пепел со своей сигареты в одну из трех расставленных в комнате пепельниц.

Сегодня утром в фирме Лёви и Винтерберг. Шеф спиной сбоку оттирается в свое кресло, чтобы получить простор и опору для своей восточноеврейской жестикуляции. Согласованная и взаимодействующая игра рук и мимики. Иногда он соединяет одно с другим, то рассматривая свои руки, то держа их для удобства слушателя у лица. В его певучей речи звучат храмовые мелодии, в особенности при перечислениях он ведет мелодию от пальца к пальцу по разным регистрам. Потом на Грабене встретил отца с господином Прайслером, он даже поднимает руку, чтобы рукав немного откинулся (сам же он не хочет его подтянуть), и делает посреди Грабена мощные винтовые движения, раскрывая руки и растопыривая пальцы.

По-видимому, я болен, со вчерашнего дня все мое тело зудит. После обеда у меня было такое горячее, разноцветное лицо, что при стрижке волос я боялся, как бы подмастерье, все время видевший меня и мое отражение в зеркале, не решил, что я серьезно болен. Связь между желудком и ртом тоже частично нарушена, какая‑то крышка величиной с гульден то поднимается, то опускается или лежит внизу, излучая на поверхность груди легкое давление.

Еще о Радотине: пригласил ее спуститься вниз. Первый ответ был серьезным, хотя до этого она, держа на руках вверенную ей девочку, так хихикала и кокетничала со мной, как еще не отваживалась делать с начала нашего знакомства. Потом мы много смеялись, при том что я внизу, а она наверху в открытом окне оба мерзли. Она прижала груди к скрещенным рукам и все вместе, видимо, с согнутыми коленями, – к подоконнику. Ей семнадцать, и она считает, что мне лет пятнадцать-шестнадцать, и в течение всего разговора разубедить ее не удалось. У нее маленький кривоватый нос, отбрасывающий на щеку непривычную тень, которая вовсе не помогла бы мне узнать ее снова. Она не из Радотина, а из Хухле (ближайшая к Праге станция), о чем не давала забыть. Потом прогулка с конторщиком, который и без моего приезда остался бы в нашем предприятии, в темноте по проселочной дороге возвращался из Радотина к вокзалу. С одной стороны пустынные, использованные цементной фабрикой для добывания известкового песка пригорки. Старые мельницы. Рассказ о тополе, вырванном смерчем из земли вместе с его сперва торчавшими прямо, а потом раскинувшимися вширь корнями. Лицо конторщика: тестообразное красноватое мясо на крепких костях; выглядит усталым, но для своего возраста крепким. Даже в интонации не чувствуется удивления по поводу того, что мы вместе здесь гуляем. По большому, купленному одной фабрикой на всякий случай, но пока пустующему полю, лежащему посреди селения, сильно, но лишь местами освещенному электрическим светом и окруженному фабричными строениями. Ясная луна, пронизанный светом, а потому облачный дым из дымовой трубы. Паровозные свистки. Шуршание крыс возле длинной, пересекающей поле дороги, вопреки запрету фабрики протоптанной населением.

Примеры улучшения, которым я обязан этому, в целом малозначительному, писанию:

В понедельник, 16‑го, я был вместе с Лёви в Национальном театре на «Дубровницкой трилогии». Пьеса и постановка безнадежны. Из первого акта в памяти остались: прекрасный бой каминных часов; пение Марсельезы марширующих за окном французов, замирающая песня снова и снова подхватывается и усиливается вновь прибывающими; тень одетой в черное девушки проскальзывает через полосу света, которую отбрасывает на паркет заходящее солнце. Из второго акта осталась лишь нежная шея девушки, которая из покрытых красно-коричневым плеч выглядывает между рукавами с буфами и переходит в маленькую голову. Из третьего акта – помятый кайзеровский сюртук, темная полосатая жилетка с золотой, навешанной поперек цепочкой какого‑нибудь старого горбатого потомка прежних господарей. Скажем прямо, немного. Кроме того, Лёви признался мне, что подхватил триппер; он склонил ко мне голову, его волосы соприкоснулись с моими, и я испугался возможных вшей. Места были дорогие, я как плохой благодетель выкинул здесь много денег, в то время как он нуждался; в конечном счете он скучал еще больше, чем я. Короче говоря, я снова доказал, как несчастливо кончается все, что бы я ни предпринимал. Но если обычно я нераздельно соединяюсь со своими несчастьями, подтягиваю к себе сверху или