Читать книгу - "Арарат - Дональд Майкл Томас"

– Почему же ты меня не ждешь? – вопрошает она требовательным тоном. – Я просидела в твоей каюте несколько часов, никак не могла понять, куда ты подевался.

– Прости, Анна, – отвечаю я – ибо теперь знаю, кто она такая, и с чувством вины припоминаю, что, пытаясь отделаться от нее днем, сказал, что она может зайти ко мне после полуночи, если будет такое желание. Встреча, однако, не была назначена твердо. – Мне захотелось поработать, – продолжал я, – а в каюте было очень душно.

Она уселась напротив, отодвинув несколько пустых стаканов, и подперла голову руками.

– Ладно, я нашла тебя, а это главное.

Она смотрела на меня яркими, полными любви глазами.

– Да, ты меня нашла.

Под ее немигающим пристальным взглядом мне сделалось не по себе. Меня сковывало ее присутствие, я не мог вообразить, что такое я в ней нашел в ту первую ночь. Она была слишком уж тощей, а ее ломаный русский, столь очаровательный поначалу, уже порядком опротивел. Но главное – она была слишком юна и неопытна, женщина постарше поняла бы, что раздражает меня, и ушла бы, но Анна в этом отношении оставалась совершенно слепа. Мне бы сидеть сейчас лицом к лицу с другой Анной, Анной Керн, зрелой и изящной, как молодая дама, что помогла импровизатору… Анной Петровной Керн, о которой я написал:

Я помню чудное мгновенье:

Передо мной явилась ты,

Как мимолетное виденье,

Как гений чистой красоты.

Долгие годы она мне сопротивлялась, но впоследствии мы стали добрыми друзьями, и это было замечательно. Прискорбно, что я позволил себе так грубо написать о ней одному из приятелей: дескать, m-me Kern «я с помощию Божией на днях – л». Столь красивая и страстная женщина никак не заслуживала себе в качестве мужа этого слабоумного генералишку. Неудивительно, что у нее были любовные связи.

Анна Полански (она доводится дальней родственницей известному кинорежиссеру) продолжает болтать. Пойду ли я на фильм «Клют»[13]нынче вечером? Не слишком ли много я выпил? (Объясняю ей, что стаканы по большей части были почти пусты.) Не холодно ли мне? На верхней палубе, говорит она, очень холодно, и поэтому она надела шерстяные перчатки, связанные ее бабушкой. Слушаю ее вполуха, напряженно прислушиваясь к импровизатору, но тот умолк. Теперь она говорит о наших «отношениях», и я рассеянно киваю в нужных местах.

– Я не слишком докучала тебе сегодня, правда же? Я вижу, что ты очень занят. Не возражаю. Рада, что мы поговорили накануне вечером и все расставили по местам. Не собираюсь держать тебя у себя в кармане – это правильное выражение? Я не против, если нам придется подолгу бывать в разлуке. Есть же и телефоны, и самолеты. Тебе необязательно обещать быть мне верным, когда мы в разлуке, но если ты с кем-нибудь переспишь, я предпочла бы об этом не знать. Все хорошо, пока ты меня по-прежнему любишь. Ты же меня любишь, да? Ты сделал меня счастливой. И я совсем не беспокоюсь о разнице в возрасте, так что пусть и тебя это не тревожит. Знаешь это стихотворение Мицкевича? – И она цитирует несколько строк по-польски, сопровождая их беспомощным подстрочным переводом.

Все это настолько далеко от действительности, какой она видится мне, что я озадачен. Не верится, что я дал ей хоть какой-то повод строить подобные предположения. И не припоминаю, чтобы говорил с ней накануне вечером. Она плетет подростковые бредни, но совершенно очевидно, что верит в них. Это такой полет воображения, что я не нахожу слов, чтобы ее поправить.

– Смотри, оно теперь впору! – с улыбкой говорит она, снимая перчатку и протягивая мне руку. – Я отнесла его одному матросу, и ему удалось сузить его для меня.

Моим глазам предстает поношенная полоска золота с одним-единственным никудышным брильянтом. Я вне себя. Это кольцо моей матери, врученное ей при помолвке. Невозможно, чтобы я передал его Анне, я не расстался бы с ним ни за что на свете. И все же оно у нее, она его носит и, как я предполагаю, не украла его. Должно быть, в какое-то безрассудное мгновение я все же передал его ей прошлой ночью.