Читать книгу - "Белки в Центральном парке по понедельникам грустят - Катрин Панколь"

— Это уже ближе.

— Мне тоже так кажется. Но все-таки… Если он гомосексуалист, это еще ничего не значит.

— Согласен.

— Еще мсье Сандоз. Помните, тот, что помогал нам привести в порядок комнату Ифигении, нашей консьержки? Не знаю, где он живет, но Ифигения говорит, он убавляет себе лет…

— Не он один.

— В общем, насчет этого у меня большие сомнения.

— Разберемся.

— Ну и последний, Пинарелли. Тоже живет в моем доме. Тоже не похож…

Гарибальди бессердечно расхохотался:

— Да вы, смотрю, сами ни в кого из них не верите!

— В том-то и дело. Никто из них, по сути, не подходит.

— Так, может, это вообще кто-нибудь другой? Кто-то нарочно выбросил свой дневник в ваш мусорный бак, а не у себя в доме, чтобы до него как раз никто не добрался? Я бы, наверное, так и сделал, если бы хотел что-нибудь уничтожить и замести следы.

— Ой, только этого мне не хватало!

— Не хочется вас огорчать, но это вполне вероятно.

— Наверное, вы правы… Но с другой стороны, какая была вероятность, что кто-то вообще найдет эту тетрадку? Если бы Зоэ не потеряла свою и не ревела из-за этого весь вечер, я бы тоже не полезла рыться в мусорном баке! Можно подумать, я каждый вечер этим развлекаюсь!

— Резонно.

— Много в Париже людей, которые шарят по мусорным бакам, ищут дочкины тетрадки?

— В Париже, знаете ли, хватает людей, которые шарят по мусорным бакам, — с укоризной произнес Гарибальди.

— Знаю, знаю, — сокрушенно ответила Жозефина, — но все-таки тетрадка — это несъедобно.

— А что вы собираетесь делать, если я вам найду этого человека? Объясните.

— Я хочу просто познакомиться, поговорить, спросить, что сталось с этой его мечтой. Понимаете, я читаю и боюсь за него. Боюсь, что он в жизни исстрадается. И мне важно знать, нашел он свое место за туманом или нет…

Она пересказала Гарибальди историю про небоскреб. И даже чуть не спросила: «А вы нашли свое место за туманом?»

— Вся эта история с Кэри Грантом — это его светлая мечта. Вы даже не представляете, сколько надежды заронила в нем эта встреча! Мне нужно побольше подробностей для романа. А самая лучшая, самая богатая жила по этой части — сама жизнь.

— А я вам так и сказал, когда мы только познакомились, помните? Я вам тогда сказал: действительность бывает похлеще выдумки… Вот я только что закончил одно следствие. Молодую девушку заколол в супермаркете какой-то тип, про которого она отродясь не слышала. Ножом. На глазах у кассирши. Когда этого мерзавца задержали, знаете, что он сказал? «Она была слишком красивая, куда ей еще жить?» Как написали бы вы такое в детективе?

— Нет, это совершенно немыслимо, — покачала головой Жозефина.

— Вот видите! Как будто это основание для убийства!

— Но тут-то не преступление, а наоборот… Это история красивого знакомства. А я думаю, что именно от знакомства к знакомству человек взрослеет.

— Если понимает, что ему приносит то или иное знакомство, если готов впустить его в свою жизнь. А то ведь многие пропускают кучу таких знакомств, просто потому что боятся: вдруг жизнь пойдет в другую сторону и их унесет куда-нибудь черт-те куда… — Гарибальди помолчал и спросил: — А чем вам так запала в душу эта история?

— Она придает мне храбрости, порыв какой-то.

— Узнали себя?

— Да, только мне-то в жизни не попадались кэри гранты и иже с ними… Никого, кто бы придал мне уверенности. Скорее наоборот.

— Кстати, я тут наконец собрался прочитать ваш роман.

— «Такую смиренную королеву»?

— Угу. Очень, доложу я вам, неплохо завернуто. Заметьте, для сорокалетнего мента, который в жизни не читал ничего, кроме чернушного Джеймса Эллроя! Я буквально шел по улице, и как будто со мной рядом шла Флорина и все остальные. Так что вы думаете — я напоролся на фонарный столб, проехал свою остановку на метро, опоздал на работу, чуть не забыл, где живу. Вы мне подарили несколько часов счастья. Я даже не думал, что так бывает.

— Ох ты! — прошептала Жозефина, как зачарованная. — Это не вы, часом, скупили весь тираж?

В ответ Гарибальди добродушно рассмеялся.

— Вы мне устроили парочку бессонных ночей. У вас настоящий талант, мадам Кортес.

— Ох, не уверена… Знали бы вы, как мне бывает страшно!.. Я и хочу опять начать что-то писать, и не знаю, как за это взяться. Будто я беременна сюжетом. Он растет внутри, толкается. Я едва ли не забываю обо всех вокруг из-за этого!

— Вот уж это на вас совсем не похоже!

— Не говорите! Я всех просто разгоняю!

— Это начало самостоятельной жизни.

— Шут его знает. Надеюсь только, из этого что-нибудь да выйдет.

— Я помогу чем смогу. Обещаю.

— Спасибо! — прошептала Жозефина. — Можно, я вам еще кое-что скажу?

— Да?

— Когда Ирис… Когда ее не стало… У меня было такое чувство, будто у меня отхватили ногу и я больше никогда не смогу ходить. Я была как парализованная, глухонемая… А теперь, с тех пор как я нашла этот дневник…

Гарибальди молчал. Он терпеливо ждал, пока она подберет нужные слова — может быть, впервые и для самой себя.

— Как будто у меня выросла вторая нога и я снова могу ходить. Вот почему это так важно!

— Понимаю. Я с удовольствием вам помогу, правда. Сделаю все, что смогу.

— А вы как? Вы счастливы в жизни?

Более дурацкого вопроса нельзя задать едва знакомому человеку! Но как еще она могла выразить ему свою благодарность за то, что он ее выслушал и понял, просто за то, что он есть? «Ведь это я первый раз говорю об Ирис. И как будто тоска немного отступает, отпускает хватку, и становится полегче дышать». Но Жозефина боялась слишком сгущать краски, чтобы не впасть в театральщину.

— Вы куда-то запропастились с тех пор… — вместо ответа сказал Гарибальди. — Я не раз думал, как вы там, что…

— Давайте не будет об этом.

Он откашлялся и снова заговорил голосом следователя:

— Ну что ж, мадам Кортес, давайте резюмируем. Итак, нашему подопечному в 1962 году было семнадцать лет. Он родился в Мон-де-Марсане, отец — выпускник Политехнической школы и директор компании «Французские угольные шахты». Ныне проживает по одному с вами адресу.

Жозефина подтвердила: все так.

— Теперь, с вашего позволения, я с вами попрощаюсь. Как только что-нибудь появится — позвоню.

Он снова помолчал. Она тоже не говорила ни слова. Гарибальди прибавил:

— Мне нравится с вами говорить. Как будто касаешься чего-то… существенного.