Читать книгу - "Четвёртая высота - Елена Яковлевна Ильина"

на задание и, натянув на себя свою старую одежонку, ушли высматривать немецкую оборону. Не раз им было строго приказано, чтобы они ничего не трогали, остерегались мин, но кто знает, что могло с ними случиться…

А Гуля всё спала и спала. Только на вторую ночь она открыла глаза.

— Ну и поспала я! По крайней мере часа два! — проговорила Гуля, потягиваясь. — Ася, ты здесь?

Ася склонилась над ней:

— Выспалась?

— Ой как выспалась! На всю жизнь. Что сейчас — день или ночь?

— Ночь, Гуленька.

— Какая?

— Обыкновенная.

— Ничего не понимаю, — сказала Гуля. — Сегодня — ещё сегодня или уже завтра?

— Почти завтра, — засмеялась Ася. — Ты спала весь день и почти всю ночь. Скоро утро.

— А почему ты не легла?

— За тебя беспокоилась…

Подруги уселись у печки. Гуля поняла, что Ася всю ночь ради неё поддерживала огонь и грела ужин в котелке.

— Знаешь, теперь кажется, — призналась Гуля, хлебая оловянной ложкой из котелка горячие щи, — что мне всё это приснилось. Эта степь, хутор, немецкий часовой, которого мы сняли…

— Я бы лучше про это в книжке прочла, — проговорила Ася, — или, ещё лучше, в кино посмотрела. А сама я боюсь: я не такая.

Гуля засмеялась:

— Девочка ты ещё совсем, Ася. И зачем ты только на фронт приехала?

— Зачем? — спросила Ася и отвернулась.

— Ты обиделась? — сказала Гуля и опустила ложку. — Прости меня, Асенька. Честное слово, я не хотела тебя обидеть. Сердишься?

— Мне спать хочется, — ответила Ася, не глядя на Гулю. — Думаешь, если ты выспалась, так уж никому спать не надо?

Она принялась стелить себе в уголочке. Поворошила сено, сверху бросила с размаху шинель.

— Ложись на нарах, — предложила Гуля.

Ася ничего не ответила, легла и повернулась к Гуле спиной.

Гуля подошла к Асе, села рядом, поцеловала её в голову.

— Перестань, Асенька. На войне нельзя ссориться. Потом пожалеешь, да поздно будет.

Ася посмотрела на Гулю и вдруг залилась слезами:

— Ты сама знаешь, как я люблю тебя! Только пойми, что я не могу быть такой, как ты. Но я стараюсь, я всё делаю.

— Всё, всё, Асенька, — ласково успокаивала её Гуля. — Ты отлично работаешь… Но знаешь, я всё-таки поговорю в штабе, чтобы тебя отпустили домой.

— Не надо! — вскрикнула Ася. — Я не хочу! Я буду здесь до конца. С вами.

— Ася… — Гуля погладила её тёмные гладкие волосы. — Ася, я же вижу, что ты очень, очень устала. А жизнь здесь такая трудная. Ты думаешь, нам с Людой не трудно? Ещё как! Но только мы покрепче тебя…

— Я привыкну, — сказала Ася и укрыла ноги краем своей шинели. — Только ты никому не говори, чтобы меня отправили в тыл. Ты слышишь, я не хочу!

— Ну хорошо, хорошо!

Ася смотрела на Гулю, и в глазах подруги Гуля прочла тревогу.

— Что ещё, Асенька?

— Ничего, — ответила Ася.

Ей хотелось сказать, что уже третий день, как нет мальчиков, но она побоялась огорчить Гулю. Да и усталость взяла своё.

Ася скоро уснула, а Гуля ещё долго сидела, опершись на шаткий самодельный столик, и смотрела на эту худенькую черноголовую девочку, по-детски свернувшуюся клубком.

Гуля знала о ней совсем немного: что она из-под Минска, что брат её на другом фронте и давно не пишет, отец умер, а мама с младшей сестрёнкой в каком-то колхозе под Уфой и тоже давно не пишут. Вот и всё. А какой родной казалась ей эта девочка! Будто родились в одном городе, выросли вместе и в одну школу вместе ходили…

«Да, хорошая школа — война!»

А утром вернулись Саша и Гриша. Голодные, оборванные, в ссадинах, они всё же по-военному подтянулись перед офицером Фасаховым и доложили:

— Товарищ начальник! Задание выполнено!

И мальчики подробно рассказали, где и сколько у немцев орудий и танков.

На перекрёстке трёх дорог

Гулю приняли кандидатом в члены партии. Это было для неё большим и радостным событием. Много раз перечитывала она боевую характеристику, которую дал ей, рекомендуя её в партию, командир батальона:

«Комсомолка Королёва личным примером храбрости и геройства вдохновляет бойцов на новые и новые подвиги».

«Неужели это про меня написано?» — с удивлением думала Гуля.

Ей казалось в эти дни, что она сразу выросла, повзрослела и должна готовиться к ещё более трудным испытаниям. А время было напряжённое, переломное. Наши части, сдерживая противника, готовили силы для будущего наступления, для решительных боёв.

…Люда Никитина только что закончила перевязывать новую партию раненых. Она мыла у себя в дежурке руки под жестяным рукомойником, когда на пороге неожиданно появилась Гуля.

— Ты почему не отдыхаешь? — спросила Люда. — Ведь всю ночь работала!

— Ты понимаешь, — задумчиво проговорила Гуля, — меня сейчас вызывали в штаб.

— Зачем?

Гуля скинула с плеч полушубок и присела на табуретку.

— Как тебе сказать?.. Помнишь, в былине об Илье Муромце есть такое место. Илья Муромец остановил коня на перекрёстке трёх дорог и читает надпись на белом камне: по одной дороге пойти — богатым быть, по другой дороге пойти — женатым быть, по третьей дороге пойти…

Гуля не договорила.

«Убитым быть», — припомнила Люда, но тоже не решилась почему-то выговорить эти слова.

— Ну так вот, — продолжила Гуля, — я тоже стою на перекрёстке трёх дорог. Мне предлагают на выбор: работать в политотделе дивизии секретарём или поехать учиться. В Москву.

— А третье что предлагают? — спросила Люда. — Какая третья дорога?

— Да больше и не предлагают. Но дело в том, что меня не устраивает ни то ни другое. Разве я с моей энергией выдержу долго на секретарской работе? Посуди сама. А в Москву я не хочу. То есть я очень хочу, и сказать тебе не могу, как я была бы рада Москву снова увидеть, папу… Мне и учиться хочется. Столько времени книги в руках не держала. И вообще одно слово «Москва», сама знаешь, что для меня значит. Но я не могу отсюда уехать.

И Гуля, шагая по дежурке из угла в угол, стала с жаром втолковывать Люде, что она просто не в силах расстаться с людьми, с которыми прошла огонь и воду в самом буквальном смысле этого слова, и что она не может уехать в тыл именно тогда, когда их полк и вся дивизия готовятся к самым горячим боям.

Люда ничего не сказала, но невольно подумала: «Значит, третья дорога…»

И сама испугалась этих слов.

«Ох и зачем только она вспомнила этого Илью Муромца!»

Люда с досадой тряхнула головой и, чтобы заглушить непрошеную