Читать книгу - "Четвёртая высота - Елена Яковлевна Ильина"

лестнице ещё на два метра выше, чем раньше. Оказавшись на площадке, она машинально хотела было ухватиться за перила, но перил не было. И от этого Гуле показалось, что площадка по крайней мере вдвое выше, чем была на самом деле.

У Гули слегка задрожали ноги.

Но снизу уже послышалась команда:

— Прыгай!

И, сделав над собой усилие, Гуля стремительно разбежалась, подпрыгнула, распростёрла руки, как крылья, и полетела вниз… Она летела, вся вытянувшись, словно ласточка. Мгновение — и она врезалась головой в воду. Целый фонтан брызг поднялся там, где до этого спокойно блестела водяная гладь.

— Добре, добре! — весело закричала Олеся. — Только ты не рассчитала высоты, и оттого получились брызги. Толчок сделала такой же, как с трёх метров. Вот потренируешься, тогда и этот недостаток устраним.

Гуля снова поднялась на вышку и прыгнула так, как её учила Олеся.

— Отлично, видминно, [16] — сказала инструктор.

— Теперь можно идти? — спросила Гуля.

— Можно. Иди наверх.

— Наверх? Зачем наверх?

— Прыгать!

— С трёх метров, — уточнила Гуля, — или ещё раз с пяти?

— Нет. С восьми.

— С восьми?!

— А что, боязно?

— Боязно, — призналась Гуля.

Олеся улыбнулась:

— Научишься — будешь прыгать и с десяти.

— Никогда не научусь, — шёпотом сказала Гуля и вздохнула: — Ну что же, попробую с восьми.

Она пошла вверх по лестнице. Вот площадка высотой в три метра, с которой Гуля ещё так недавно училась прыгать, вот следующая — пятиметровая. Значит, ещё выше.

«Ух, как высоко! — подумала Гуля. — Убьюсь!»

Сердце у неё замерло, когда она взглянула с восьмиметровой вышки вниз.

Ей казалось, что она стоит на крыше трёхэтажного дома.

«Восемь метров, — соображала Гуля, — да ещё глубина бассейна четыре, всего — двенадцать метров!»

Сквозь прозрачную толщу воды светилось дно бассейна.

«Нет, не могу, — подумала Гуля, — страшно…»

Но снизу уже послышалась команда Олеси:

— Прыгай!

— Олеся! — крикнула Гуля не своим, дрогнувшим голосом. — Я не могу!

Снизу раздалось ещё повелительней:

— Прыгай!

Гуля стиснула зубы.

«Я сказала им в райкоме, что постараюсь совершить смелый поступок, — мелькнуло у неё в голове, — а теперь „не могу“… Нет, стыдно. Не боюсь!»

И, зажмурив глаза, она опять разбежалась по площадке, подпрыгнула и снова полетела, как птица, с распростёртыми, будто крылья, руками.

Она летела всего несколько секунд, но эти секунды показались ей бесконечно длинными.

— Ой как долго я летела! — призналась Гуля, высовываясь из воды и отфыркиваясь.

Олеся махала ей со ступеньки рукой.

— Если так у тебя пойдут дела, — сказала она, — то к Восьмому марта пойдёшь на разрядные соревнования.

Гуля закинула голову и взглянула наверх — на восьмиметровую вышку.

— А можно мне прыгнуть ещё разок? — спросила она.

— Хоть сто раз! — весело ответила Олеся. — Нынче разок, завтра — два, а потом и ещё девяносто восемь.

Гуля снова поднялась на восьмиметровую площадку и уже без всякого страха, словно у неё и на самом деле крылья выросли, легко оторвалась от дощатого помоста и прыгнула вниз, в прозрачную воду.

Физика и концерт Лемешева [17]

Подошли экзамены.

Гуля отвезла в зазеленевший лес свою белку, проводила на вокзал маму, уехавшую в Сочи, и вернулась в опустевшую квартиру. С ней осталась Фрося.

— Ну, Фросенька, — сказала Гуля, — не сойду с этого места, пока не пройду всю физику.

И Гуля села за свой стол. Подперев голову руками, она углубилась в учебник. Комната была залита солнцем. Перед окном распустилась акация.

«Как сейчас хорошо на Днепре! — с тоской думала Гуля. — Взять бы байдарку и поплыть вниз по течению. А потом лечь на белый песок и смотреть в небо!»

Но это потом, после экзамена. А сейчас надо забыть обо всём на свете, кроме физики.

«Теплота»… Как назло, приходится повторять эту несчастную «теплоту», когда и так некуда деваться от жары.

Из кухни доносилась в это время протяжная украинская песня «Чому ж я не козаченько, що тебе я так люблю».

«И когда только Фрося успевает со всем управиться? — думала Гуля. — Не успеешь оглянуться — всё у неё готово, и она уже опять сидит себе и поёт своего „козаченька“. Вот бы мне у кого поучиться!»

И в самом деле: уже к девяти часам всё в квартире бывало прибрано, на вычищенной до блеска керосинке потихоньку варился обед, а Фрося с шитьём в руках сидела у окна и пела.

Пела она обычно так: начнёт песню и остановится на полуслове — то ей нужно нитку перекусить, то Гуле сказать что-нибудь, то подкрутить керосинку. А потом продолжает как ни в чём не бывало с того самого места, на котором остановилась. Гулю сердили эти остановки, и нередко из-за них выходили у неё с Фросей маленькие стычки. Так и сегодня. Фрося затянула свою излюбленную песню:

Чо-ому ж я не козаченько, що тебе я так…

И остановилась. Гуля, прислушиваясь, ждала продолжения. Фрося молчала.

— Фросенька! — взмолилась Гуля. — Чего же ты замолчала?

— Гуленька, — донёсся из кухни притворно сердитый голос Фроси, — без репликив!

И Фрося опять запела:

…що тебе я так…

Снова молчание.

— Фрося, спивай!

Но в эту самую минуту кто-то стукнул в дверь.

— Гулька! — крикнула Фрося. — Чуешь ты чи ни? Стукають в двери! А у мене керосинка гасне.

— Нехай стукають, — отозвалась из своей комнаты Гуля. — Мени учитись треба.

Они обе столкнулись у дверей и вдвоём отворили. В переднюю вошла Гулина одноклассница Надя, одна из самых нарядных и хорошеньких девочек в классе.

— Гулька, — сказала Надя, еле переводя дух, — бросай всё! Лемешев в Киеве! Мировой концерт. Есть два билета!

— Ты что, в уме? — спросила Гуля. — А физика?

— Физика подождёт. Неужели ты пожертвуешь Лемешевым ради несчастной физики?!

Гуля молчала.

— Я буду ночью учить «теплоту», — сказала Надя, вертясь перед зеркалом и поправляя локоны и складки платья.

Гуля смотрела на неё улыбаясь и чуть-чуть прищурившись.

— Сказать тебе, — спросила она, — какую эпиграмму сочинили на тебя в школе?

— На меня? Кто сочинил? Какую телеграмму?

— Не телеграмму, а эпиграмму. Вот слушай:

Надя-Надежда

Надежду лелеет,

Что чуб и одежда

Сердца одолеют.

— Ты сама сочинила эту диаграмму! — сказала Надя и слегка покраснела.

— Да ты не обижайся, Надежда!

Но Надя и не думала обижаться: над ней в классе часто подтрунивали, и она к этому давно привыкла.

— Знаешь, Гулька, — сказала она, — я поменялась с одной нашей девчонкой: я дала ей Лемешева с папиросой, а она мне Лемешева