Читать книгу - "Игра титанов: Вознесение на Небеса - Хейзел Райли"

— Почему именно я?

— Вопрос странный, Persefóni mou. Персефона — богиня весны, она дарила жизнь любому семени. Ты подошла бы идеально.

Вслух это звучит гораздо нелепее, чем в моей голове. Возможно, я сейчас кажусь сумасшедшим, и она всё ещё может убежать от нас. Мне становится неловко.

Секунды тянутся, Хейвен молча смотрит на меня.

— Скажи хоть что-нибудь, пожалуйста, а то я начинаю чувствовать себя идиотом, — признаюсь.

Она обнимает меня за корпус и буквально ныряет в мои руки, утыкаясь лбом в грудь. Сквозь ткань свитера целует меня в живот.

— Для меня было бы честью ухаживать за цветами Афродиты. Спасибо.

Я выдыхаю с облегчением.

Подушечки её пальцев гладят мой шрам, раз за разом обводя контур. Глаза сами собой закрываются от этого касания. Ещё пару месяцев назад я бы напрягся и ждал, когда она уберёт руку. Теперь же мне иногда хочется самому попросить: «Хейвен, погладь мой шрам». Я позволил бы ей прикасаться к каждой своей «некрасивой» части — просто чтобы верить, что от её пальцев они станут красивыми.

В конце концов, она заботилась обо мне так же, как, я уверен, будет заботиться о маках и цветах в этой оранжерее. Я был пустырём, на котором ничему не суждено было вырасти. Она приходила каждый день, ухаживала — и показались первые робкие ростки. Время идёт, и они тянутся вверх, превращаясь в пышные цветы. Без неё всё это завянет.

Я подставляю щеку — немой просьбой о поцелуе. И, как всегда, Хейвен ведётся: тянется к коже — и в тот миг я резко поворачиваюсь, обхожу её и чмокаю в лоб.

Хейвен фыркает. Я слишком рано праздную победу — тихо посмеиваясь, — и она этим пользуется: ловко меняет нас местами. Теперь моя спина прижата к деревянному столу, а она стоит вплотную, всем телом — ко мне.

Она приподнимается на носки и касается моих губ — поцелуй такой нежный, что по коже идёт мороз. Хлопок наших губ висит, между нами, только для нас. Носы невольно трутся, я крепче держу Хейвен за талию, не позволяя отступить.

Она смеётся — тёплое дыхание касается лица — и от запаха её губ мне хочется утащить её в свою комнату и целовать до утра.

— Предупреждаю: сейчас раздвину тебе ноги прямо в оранжерее, — шепчу.

— А меня — предупреждаю: сейчас вырвет, — раздаётся голос Афины. Она стоит в нескольких метрах, скрестив руки, с выражением, в котором поровну и смеха, и осуждения.

Мы с Хейвен смущённо отстраняемся; я откашливаюсь.

— Ты как здесь, Афи? — спрашиваю. Сестра уже глядит не на нас, а на стол с грунтом, усыпанный фотографиями голубых маков.

— Лиам рассказал, что ты задумал.

— Сейчас пойду и заклею ему рот…

Афина поднимает указательный палец — тсс.

— Нет, он всё сделал правильно. Я согласна: оранжереей должна заниматься Хейвен — если она сама этого хочет. При одном условии.

Хейвен настолько ошарашена её доброжелательностью, что даже говорить не может — только часто кивает с круглыми глазами.

— Вырастишь для меня аквилегии, — шепчет Афина, и её карие глаза метают в меня предупреждающий взгляд. Она не хочет, чтобы я рассказывал, почему — и я не буду.

— О, — откликается Хейвен. — Да. Правда, я пока не представляю, что это за цветок, но куплю семена и разберусь, как его выращивать.

Афина улыбается. Сегодня — день «впервые». Впервые Афина меня обнимает. Впервые — улыбается Хейвен. Впервые — я вытворяю что-то безумное со своими волосами. И впервые — Лиам справляется без катастроф.

Осталось только, чтобы Кронос пошёл на терапию — и можно считать, что мы видели уже всё.

Хейвен скользит ко мне, в руке телефон. На экране — входящий вызов. Она поднимает его:

— Простите, это Аполлон. Отбегу отвечу — и вернусь.

Она уходит, не дав мне задать вслух вопрос, который обрушился на голову: почему звонит мой брат? И главное — где он сам?

Я поворачиваюсь к Афине, а она провожает взглядом, как Хейвен выходит боковой дверью и растворяется в темноте сада, подальше от искусственного света оранжереи.

— С каких это пор у Аполлона с Хейвен такие тёплые отношения? Его весь день не видно, и вдруг он звонит ей?

Я пожимаю плечами, слишком занятый тем, чтобы разглядеть Хейвен в темноте. Не вижу. Инстинктивно делаю шаг, готовый идти следом.

— Нам нужно говорить. Срочно, — раздаётся у меня за спиной. Арес. — Всем вместе. Сейчас. Самый подходящий момент, пока нет Ко… Где Коэн?

Я указываю на второй выход из оранжереи:

— Пошла говорить с Аполлоном. Он ей звонил.

Арес бледнеет.

— Немедленно пойдём за ней.

Афина останавливает его ладонью на плече:

— Что с тобой происходит? Вдохни. Объясни.

Он бормочет ругательства и проводит ладонями по голове — автоматический жест из тех времён, когда у него были длинные волосы.

— В ту ночь, когда я устроил сцену в Греции… Я только что вышел из комнаты Аполлона. Был пьян и перепутал двери. Понял это, когда полез в ящики тумбы у кровати. И нашёл там маску Минотавра. Того самого типа с мачете, который вошёл в лабиринт вслед за Ньютом.

Мне требуется несколько секунд, чтобы сложить услышанное. Чем чаще повторяю его слова, тем нелепее это звучит.

— Арес, ты был пьян. Мог ошибиться. Это невозможно.

— Нет! То есть… да, я выпил, — взвивается он. Афина удерживает его — будто боится, что он кинется на меня с кулаками. — Но я видел всё чётко, Хайдес. Эта чёртова маска была у него в комнате.

Я поднимаю руки примиряюще и подхожу ближе. У него явная каша в голове. Аполлон не может быть Минотавром — не сходится.

— Послушай, Аполлон был с нами, когда Ньют вошёл. Он заманил его туда обманом… разве ты не помнишь реакцию Хейвен?

Арес начинает мотать головой ещё до того, как я договариваю — упирается в каждое слово. Я уже собираюсь повторить и разложить по полочкам, но Афина делает неожиданное:

— Нет. Его не было с нами, — шепчет она; голос предательски дрожит. — Вспомни: он заманил Ньюта, а потом исчез. Возможно, ты был слишком погружён в состояние Хейвен и не заметил. Но если прокрутить ту ночь — почти уверена, Аполлон пропадал. — Она вздрагивает. — Хотя он всё равно не может… нет.

— Тогда почему маска была у него в комнате? — наседает Арес.

Я не хочу в это верить. Это звучит безумно. Голова отказывается принять, что Арес видел правильно. Или что Аполлон — и есть Минотавр. Но я обязан рассмотреть