Читать книгу - "Искупление - Элизабет фон Арним"

знала, как болезненно станут они переживать всю эту историю. Вполне естественно, что Милли, твердо решив увидеться с сестрой и помочь ей, сбежала, не сказав ни слова. Фреду всегда нравилась бедная малютка Милли, ему было чрезвычайно трудно сидеть рядом с ней и разговаривать, видеть, какая она милая с заплетенными косами, слышать ее тихий голос, слишком слабый, чтобы говорить неправду, и все же помнить, что она обманщица и грешница, откровенно говоря, становилось все труднее с каждой минутой. Что же до денег, чего стоила потеря жалких пятидесяти фунтов или около того годового дохода в сравнении с утешительным, счастливым сознанием, что Милли, в конце концов, не такая уж отъявленная грешница?

И тут Фреда поразила внезапная мысль. Он наклонился вперед и быстро спросил:

– Он об этом узнал? Я говорю об Эрнесте. О письмах?

– Я… так не думаю.

– Но он мог узнать и не сказать тебе, верно?

Милли помедлила с ответом, но наконец медленно произнесла, вспомнив, что муж выяснил на самом деле:

– Да, может быть.

Если уж Эрнест оказался таким искусным сыщиком, почему бы ему заодно и не узнать о письмах?

– И он никогда бы не простил тебя, если бы узнал? – с неожиданным жаром спросил Фред.

– Никогда. Не представляю, чтобы Эрнест мог…

– И я не представляю, – согласился Фред. – Нет, я уверен, он ни за что такое не простил бы.

Он наклонился ближе, и в глазах у него появилось какое-то странное выражение, желтовато-землистое лицо побагровело.

– Моя дорогая Милли, – заговорил он мгновение спустя и накрыл ладонью ее руки. Она отшатнулась бы, но он удержал. – Моя дорогая Милли, – начал он снова, не сводя глаз с ее лица. – Мы готовы сделать все возможное, чтобы исправить…

Ее пылающие щеки вспыхнули еще ярче. Она поняла, к какому выводу пришел Фред, и слабо попыталась вырвать руку.

– Но, Фред, – пролепетала она в ужасе, понимая, что бедный добрый Фред готов полностью ее обелить, что прежняя игра, в которой ей предстояло притворяться, разыгрывать свою роль вместе с остальными, отменяется.

Неизвестно, чем все это закончилось бы, если бы в следующий миг дверь не открылась и не появилась Мейбл, которая все это время металась внизу и кипела от злости, пока наконец не решила, что не в силах больше терпеть, ибо нельзя допустить, чтобы Фред так долго оставался наедине с невесткой.

Увидев мужа и Милли, она остановилась и застыла на месте. Даже у постороннего возникло бы ощущение, что перед ним любовная сцена или что-то в этом роде: оба раскраснелись и выглядели взволнованными, а Фред, склонившись над виноградом, фиалками и всем остальным, держал собеседницу за руку.

На сморщенном лице Мейбл одновременно отразились изумление, возмущение и страдание. Тут же в голове прогремели слова Эдит. Да, ее и вправду провели, одурачили.

Мейбл стояла как вкопанная и смотрела на мужа и невестку, не в силах поверить собственным глазам. Такого она от Фреда не ожидала. Подумать только: стоило ему остаться с этой женщиной наедине, и в тот же миг… А Милли, Милли, в чью невиновность она искренне верила, за кем так преданно ухаживала, которая казалась ей благодарным ребенком…

– Полагаю, ты помнишь, – произнесла она медленно, стараясь, чтобы голос звучал ровно, не падал и не срывался на визг, – что Джордж уже давно ждет тебя на поле для гольфа.

Теперь Фред узнал, какой бывает Мейблв в ярости.

Он даже не подозревал, на что она способна, и подумать не мог, сколь ничтожную роль играет в ее поступках разум. Теперь ему открылась правда, и когда он, взглянув на часы, воскликнул: «О господи, да!» – а затем поспешно сбежал вниз, чтобы забрать свои клюшки и отправиться к старине Джорджу, который, должно быть, уже добрый час томился в ожидании, Мейбл преградила ему дорогу и сказала чужим, незнакомым голосом:

– Я хочу поговорить с тобой. Пройди, пожалуйста, в кабинет.

– Не сейчас, после чая! – выпалил Фред и схватил свою кепку.

И все же он неожиданно для себя оказался в кабинете, но, очевидно, не по собственной воле. И когда дверь за ним закрылась, впервые за годы их брака Фред узнал, какова Мейбл в действительности.

Если наверху, в спальне Милли, она не могла поверить, что видит перед собой мужа, то и ему здесь, в кабинете, с трудом верилось, что перед ним жена, хоть женщина эта лицом походила на нее и была так же одета. Вдобавок она казалась обыкновенным разумным человеческим существом. Что он мог ей ответить? Что мог сказать особе, состоявшей исключительно (о чем он никогда не догадывался) из яростных собственнических чувств, неподвластных разуму или хотя бы жалким его крупицам?

Совершенно ошеломленный, он только смотрел и слушал. Долгие годы они неспешно трусили по жизни вместе, и Мейбл не жаловалась, ничего не требовала, занималась своим хозяйством, а он думал за двоих и принимал решения. Жена же делала все остальное и хорошо справлялась, а если Фред и считал ее глуповатой, то его это не смущало: все женщины порой ведут себя неадекватно. Теперь же он вдруг обнаружил, что беспросветная глупость, неспособность понять, даже выслушать – или хотя бы попытаться – обычное состояние Мейбл, причем так было всегда, и лишь по воле случая она проявляла здравомыслие.

– Если то, что я видела, ты называешь деловым разговором, – заявила она голосом, дрожавшим от гнева (да и все ее тело сотрясала дрожь), – позволь сказать, что я этого не потерплю. Ты меня слышал, Фред? Я этого не потерплю! – Поначалу он действительно ничего не понял и только остолбенело смотрел ей в лицо, и тогда Мейбл напустилась на него еще яростнее: – Чем ты там занимался, когда, весь красный, держал ее за руку? Делаешь вид, будто говорил с ней о делах? О делах! Хороши дела, нечего сказать! Теперь я буду знать, о чем идет речь, когда в следующий раз ты скажешь, будто у тебя дела.

И это сказала Мейбл, его кроткая тихая Мейбл!

Выслушав гневную отповедь жены, Фред, сохраняя спокойствие, постарался объяснить, что удалось выяснить: оказалось, что все они ошибались в отношении несчастной Милли. Никакой мужчина тут не замешан, а Эрнест вычеркнул ее из завещания из-за сущего пустяка: она ослушалась его приказа не поддерживать связь с сестрой, – но Мейбл только рассмеялась ему в лицо: рассмеялась странно, громко и язвительно, уперев руки в бока.

Подобных звуков он никогда не слышал от жены: если она, случалось, и была весела, то выражалось это в тихом хихиканье. Все еще ничего не понимая, хотя от непривычных звуков по спине его