Читать книгу - "В твой гроб или в мой? - Жаклин Хайд"

— Что тебе в нем нравится?

Довольное выражение мелькает на ее лице, и она оглядывается.

— Замок.

Это удивляет меня, но все же подходит. Полагаю, что-то должно было привлечь ее сюда с самого начала.

Я делаю широкий жест свободной рукой.

— К счастью, у меня есть замок.

— Только один? — насмешливо говорит она, прижимая руку к груди.

— К сожалению, да, насколько мне известно. Вообще-то я и не думал проверять свои владения. Возможно, Дойл приобрел один или два на мое имя за эти годы.

— Боже мой, Дойл что, член твоего ковена72 или что-то в этом роде? — она шипит себе под нос, ее глаза расширены от шока.

— Нет, а почему ковен?

Она улыбается, когда я, наконец, ставлю ее на ноги на верхней площадке парадной лестницы.

— Возможно, я смотрела «Сумерки» слишком много раз. Это один из моих любимых фильмов.

— Сумерки?

— Да. Это фильм о… ну, ты знаешь, — говорит она, показывая на меня. — Но они блестят на солнце.

Как нелепо. Я бледнею от такой наглости.

— Блестящие вампиры? Куда катится этот мир?

— Неважно. Даже не думай об этом.

Я поднимаю ее руку и кладу ее на свою, согнутую в локте, пока мы идем по коридору.

— Ну, Дойлу нужно будет объяснить самому, кто он и что он такое, в свое время. В конце концов, это особая вещь — доверить человеку свою личность, — признаю я.

Она морщит нос и смотрит на меня с весельем в глазах.

— Как я могла подумать, что тебе тридцать? — ты даже разговариваешь как старик.

— Что касается этого, не так давно я пришел к выводу, что с течением времени люди испортили различные языки. Но, чувиха, тебе это даже идет. Не так ли?

Она с благоговением качает головой.

— Как это возможно?

— То, что я вампир или моя сила?

— И то, и другое.

— Пойдем, я покажу тебе, — я иду, слушая, как ее каблуки стучат по мраморному полу. Я машу рукой и зажигаю свечи вдоль галереи. Галерея — единственное крыло, которое по понятным причинам не обновлялось во время реконструкции замка.

Она подходит к портрету, для которого я позировал несколько столетий назад.

— Я была здесь раньше, — ее щеки розовеют. — И я предположила, что это был твой прапрадедушка.

Я весело улыбаюсь.

— Поразительное сходство?

Она кивает.

— Не совсем, — я останавливаюсь, чтобы посмотреть на собственный портрет. — Это было написано где-то в шестнадцатом веке.

У нее отвисает челюсть.

— Сколько тебе лет?

— Двадцать девять.

— Угу, — говорит она со смешком.

Я улыбаюсь.

— Пятьсот девяносто семь лет.

У нее отвисает челюсть.

— О боже мой.

— Такой возраст дает много способностей, но некоторые я унаследовал от своих родителей, — продолжаю я, продвигаясь дальше по коридору.

— Родителей? — шепчет она, оглядывая коридор, как будто кто-то может подслушать. — У тебя есть родители?

— Ну, а как еще, по-твоему, я появился на свет? — я приподнимаю бровь.

Она машет руками в воздухе.

— Я не знаю… Предполагаю, что кто-то укусил тебя?

— Мой отец нашел невесту, которая затем, со временем, забеременела мной.

— Вау.

Я нервно наблюдаю за ней в поисках любого признака того, что все это может оказаться для нее непосильным, какого-нибудь намека на то, что ей понадобится время, чтобы смириться с тем, кто я есть. Мы продолжаем идти, и она останавливается, чтобы посмотреть на доспехи, которые я носил во время какой-то давно забытой битвы.

— Они все еще живы?

— К сожалению, нет, — отвечаю я. — Они умерли давным-давно.

— О, мне жаль, — она замолкает, но я практически вижу, как крутятся шестеренки в ее голове. — Итак, все ужасные вещи, которые совершил Дракула. Это был ты? — спрашивает она, скрещивая руки на груди.

Я киваю.

— Возможно. Я пережил много войн.

В ее глазах вспыхивает раздражение.

— И что?

— И это было очень давно, когда мужчины вели себя по-другому, — говорю я, пожимая плечами.

— Ах да? Все эти насаживания на кол?

Я и забыл об этом и почти посмеиваюсь про себя.

— Все эти насаживания на кол. Ты говоришь так, будто я пригвоздил к земле целый легион. Это было много жизней назад, когда битвы были совсем другими. Кроме того, их было, наверное, всего несколько сотен, — говорю я, отмахиваясь.

Она выгибает бровь.

— Не понимаю, чем это лучше…

— Они начали это. Я всего лишь защищал свою родину.

— Хорошо. Мы вернемся к этому позже. Ты укусил меня. Значит ли это, что я тоже превращусь в вампира? И как так быстро исчезли отметины? — она опускает взгляд на свой телефон.

Я прислонился к стене, сложив руки на груди.

— Ты составила список вопросов, не так ли?

Она прикусывает нижнюю губу.

— Конечно, составила.

Это не похоже на всю правду, но я не допытываюсь.

Я закатываю глаза, но, полагаю, у нее действительно есть причины для беспокойства.

— Нет, ты не обратишься от укуса вампира, и все укусы вампиров быстро заживают. Разница в том, что в моем возрасте я больше контролирую себя.

Все гораздо сложнее, но об этом мы поговорим в другой раз, когда она привыкнет ко всему.

Странное выражение появляется на ее лице.

— Ты можешь есть чеснок?

Я морщусь.

— Вообще-то, нет. Той ночью Дойл вколол мне эпинефрин, чтобы остановить аллергическую реакцию.

Ее рука взлетает, чтобы прикрыть рот.

— Так вот почему ты исчез! Боже мой, фундамент, — ее губы опускаются в недовольстве нашей ложью.

Я протягиваю руки, чтобы успокоить ее, но она вскидывает свои к груди в явном раздражении.

— С фундаментом все в порядке. Это просто придумал Дойл, чтобы отвести подозрения. Я провел большую часть ночи, бродя по холмам и заглядывая в твое окно, потому что клыки и когти не втягивались, — я протягиваю руку, чтобы она видела, и выпускаю когти, разрывая плоть на кончиках пальцев и показывая острые как бритва края.

— Вау, — говорит она, прежде чем смело прикоснуться к одному кончику, заставляя мое сердце учащенно биться в груди. — И откуда мне знать, что ты не станешь кровожадным и не съешь меня?

Мое сердце сжимается от того, что она вообще сомневается в этом, но, предполагаю, она права, задавая этот вопрос. Она здесь совсем недолго.

— Я не терял контроль над собой дольше, чем ты можешь себе представить, и я никогда не причиню тебе вреда.

Ее глаза закатываются к потолку, и я практически вижу, как множатся вопросы.

— Солнце? — наконец спрашивает она.

— Солнцезащитный крем, — я ухмыляюсь.

Я жду, когда она попытается позвать священника или какой-нибудь явный признак того, что она вот-вот рухнет в обморок, как женщины