Читать книгу - "Тени столь жестокие - Лив Зандер"

Я прикусил верхнюю губу. Как объяснить такую мерзость душе, такой чистой, как у Галантии?

Десять лет. Десять лет дружбы с Малиром, и он ни разу это не упомянул — и я тоже. Это было молчаливо понято. Если он когда-нибудь расскажет ей… что ж, я сомневался, что расскажет. Но это не давало мне права сделать это за него. И всё же просто отмахнуться и промолчать я тоже не мог.

— Ты помнишь, как разозлилась в ту ночь пира, мм? Когда он позволил своим теням играть с тобой, доводя тебя до возбуждения? — Я чуть запрокинул её голову и опустил губы на её лоб в долгий, нежный поцелуй. — Ты помнишь, что я сказал тебе тогда, в том коридоре?

Её глаза метнулись по моему лицу, прежде чем она кивнула.

— Что я злилась только на саму себя.

— Иногда мы срываемся на других, хотя на самом деле злимся на себя — за то, что нам нравится то, что, как мы думаем, не должно нравиться. — Я провёл большим пальцем по её губам, которые любил целовать по утрам, на ночь и ещё десятки раз между делом, когда никто не видел. — А может, мы просто не хотим, чтобы другие знали, потому что… нам стыдно, что мы это чувствуем. Или из-за того, как мы к этому пришли. Может быть, то, что когда-то было настолько мучительным, становится стыдно считать приятным теперь. Понимаешь?

Нахмуренные брови намекали, что она не понимает, но всё, что я мог сделать — это попытаться помочь им обоим преодолеть это.

— Пройдёшься со мной? Я хочу глотнуть свежего воздуха.

— Надень плащ или что-то ещё, потому что они открыли ветрозащиту, и там холодно, — сказал я. — Дай я зайду к Малиру, посмотрю, как он. Потом приду к нам в покои и заберу тебя.

Глава 36



Малир

Наши дни, Вальтарис, тронный зал

За последние месяцы я вызывал в Галантии всякие разные реакции. Она меня боялась, ненавидела, презирала… но тот взгляд мрачного разочарования только что?

Он выпотрошил меня.

— Она разве не понимает? — обратился я к Аскерy, который переместился к подножию лестницы, ведущей к трону, всегда казавшемуся таким величественным, но на деле оказавшемуся жутко неудобным. — С риском, что Арос может задержать поставки зерна, с Дипмаршем, который увяз в болотах, и Тайдстоуном, уже пожирающим наши ресурсы на восстановление — как я должен кормить сотни воронов, возвращающихся в Вальтарис каждый день? Я так уж неправ, желая прогнать людей? После всех зверств, что они нам причинили?

За ним последовала длинная череда разных гласных, просто набор звуков, прежде чем он наконец пробормотал:

— Говорят, правящая связанная пара должна править вместе не потому, что один из них наверняка прав, а потому, что оба они наверняка неправы, и…

— Верный путь где-то посередине, — вздохнул я. — Моя пара умна, изобретательна и быстро схватывает суть. Но она всё ещё слишком наивна в вопросах войны и трудностей за пределами крепости. Что мне делать?

— Не устраивать резню безоружных фермеров. — Всплеском теней Себиан метнулся вперёд, только чтобы плюхнуться на ступени моего трона, выглядя до возмутительного удобно: откинулся на локоть и раскинул ноги. — Разве что ты изначально предпочитал гнездиться где-нибудь на сухом мёртвом дереве.

Устав от этого жёсткого сидения, я поднялся и спустился по лестнице, усаживаясь рядом с Себианом.

— Ты мой советник, Аскер. Дай совет, как мне избежать того, чтобы моя пара выгнала меня из собственных покоев, и при этом не смотреть, как мой народ гибнет от голода.

Я ждал мудрого совета.

Его не последовало.

Себиан лишь издевательски фыркнул, уголки его губ дёрнулись.

— «Я стану ночью, самым тёмным участком неба вокруг тебя», — передразнил он, и не то чтобы я не слышал, как его стая каркала над этим у родника. — Сколько дней у тебя ушло на то, чтобы придумать эти строки?

— Пять, — ответил я, шлёпнув его по затылку так, что он закашлялся от смеха, а у меня самого дрогнула улыбка. — Три на черновики, два на правки.

Но улыбка не задержалась.

Сердце тянуло вниз, мысли вернулись к тому вечеру.

К тому, как часто билось её сердце от моих слов, заставляя спину вибрировать о мою грудь.

К тому, как страстно мы целовались.

К тому, как близка её душа оказалась к моей, пока она не коснулась меня…

…там.

Без сомнения, она приняла мой всплеск за гнев, когда на самом деле это был стыд. Если бы она знала, что многие сделали меня своей шлюхой, посчитала бы меня грязным? Если бы знала, что я каким-то образом начал находить в этом удовольствие — в том, что когда-то навязывалось мне болью и насилием, — сочла бы меня осквернённым? Больным? Ещё более извращённым, чем я уже сам доказал ей?

— Ты был прав, — наконец признался я, и не в первый раз, когда речь заходила о Галантии. — Слова действительно влияют на неё.

— Ага, жаль только, что у тебя талант в один момент сказать всё правильно, а в следующий — всё к чёрту испортить.

Да, это моё умение.

— В каком смысле?

— В смысле, что тебе понадобились недели, чтобы убедить её в своих чувствах, — сказал он. — Принцу, который позволил себе влюбиться в женщину, которую считал человеком, и который при этом не в силах проявить крошечную долю доброты к этим человеческим фермерам.

Это наблюдение резануло куда глубже, чем я хотел бы признать, пронзив меня болью. Девятнадцать лет моя пара жила как человек. Естественно, она продолжала испытывать жалость к ним. И хоть я понимал это, не был уверен, что смогу когда-нибудь сам чувствовать то же.

И зачем? Разве они не вырезали мою семью, не разрушили наши земли, не осквернили наши святыни? Где была человеческая жалость к тем вороньим крестьянам, которых они вырубили? К птенцам, которых они заживо подожгли? Где была их доброта, когда они…

— Мой принц, — произнёс незнакомый голос, заставив меня поднять взгляд на стражника, внезапно оказавшегося в центре зала. — Этот человек отказался уйти. Он сказал, что у него есть срочная весть о западных фермах, но отказался сообщить её, даже после того как мы дали ему десять плетей, заявив, что поделится только с вами.

Я даже не потрудился выпрямиться, уж тем более снова терпеть ещё одну минуту на этом проклятом троне ради таких, как он.