Читать книгу - "По праву крови - Ксения Родионова"

её памяти такие баррикады нагородил, что хрен пролезешь. Защита будет искажать любые слова. К тому же я не стану рисковать своим положением ради твоего спокойного сна. Пока-пока.

После душного жара внутри, ветер за дверью прошил холодными иглами насквозь. Мия и Гастон тихо переговаривались, я не прислушивался, пока она не обратилась ко мне.

— Можешь подождать у экипажа или погулять часок-другой.

— А вы куда?

— За планами.

Мия уже удалялась по переулку, не удостоила меня объяснениями.

— Командир не велел тебя брать, сам понимаешь, — пробасил Гастон извиняющимся тоном.

Я побрёл к стоянке. Велико было искушение отправиться к дому Анны, и мне стоило огромного труда противостоять ему. Не хотел давать Сиху очередной повод упрекнуть меня в глупости, если за домом велась слежка.

23. Восточный анклав. Александр

Бесконечное щебетание Оливии сводило с ума. Оно вилось в воздухе, как назойливая муха, которую не прихлопнуть, не отогнать. Галерея, картины, приёмы, наряды, сплетни-сплетни-сплетни. Я честно пытался вникнуть в этот словесный водопад, но её голос расплывался в фоновый шум, бессмысленный и раздражающий. Кажется, после всех моих корректировок в её сознании что-то окончательно перекосило, и теперь супруга изливала всё подряд, стоило мне переступить порог или открыть глаза утром. Обычно я просто отключал слух, периодически вставляя автоматические «конечно, дорогая» или «ты абсолютно права», но сегодня…

Сегодня раздражение било током по нервам. Я плохо спал. Снова. Не сны даже, а некое шевеление на задворках разума, ощущение пристального взгляда в спину. И проклятый зуд глубоко под кожей на ладонях и у основания черепа. Ни красноты, ни сыпи, лишь навязчивое ощущение, будто под кожей копошатся тысячи невидимых муравьев.

— … и потому я думаю, нам стоит объявить до Дня Отваги, — это заявление, произнесённое с подчёркнутой значимостью, на мгновение пробилось сквозь мою психическую броню.

Я медленно перевёл на неё взгляд. Она сидела напротив, вся такая изысканная и довольная, и подливала мне в чашку кофе.

— Что?

— Александр, ты совсем меня не слушаешь! — надула губки. Идеально отточенный, заученный жест. — Я говорю, что нужно сообщить семье до праздника. Матушка, наверняка, устроит приём. Не хотелось бы, чтобы выпадало на близкие даты.

Она придвинула ко мне блюдо с бутербродами. Запах копчёной рыбы и сливочного масла внезапно вызвал лёгкую тошноту.

— Да-да, конечно. Как скажешь, — я отпил глоток кофе. Горечь показалась почти успокаивающей. Единственный ясный вкус в этом размытом мире.

Мысль упорно ползла назад к Анне. Не к Оливии, чей рот продолжал открываться и закрываться, порождая новые планы и глупости, а к той, что томилась в казармах. Стоило представить её лицо — бледное, осунувшееся, с тёмными тенями под глазами, но всё ещё с тем самым упрямым огнём внутри — и зуд немного отступал. На секунду. Словно морфий. Мысль о том, чтобы просто прийти туда, постоять рядом, подышать одним воздухом, стала настолько физически ощутимой, что аж сводило челюсти.

(Успокойся. Она всего лишь инструмент. Проводник. Ничего более.)

Но это была ложь. Я это знал. Она была ключом. И дверью.

Завтрак, наконец, закончился. Оливия упорхнула, довольная своим обсуждением важных дел со с мной. Тишина, впрочем, была обманчива, ибо в ушах стоял назойливый высокочастотный звон, фоном к которому шуршали те самые невидимые муравьи под кожей.

Я прошёл в кабинет, запер дверь на ключ. Здесь пахло кожей, старыми книгами и пылью. Без духов и без болтовни Оливии. Я потянулся к верхнему ящику стола, где лежал аккуратно сложенный лежал приказ Гловера.

«Операция по зачистке Восточного анклава носителей. Ликвидация. Полное уничтожение угрозы…»

Сухие формулировки, за которыми стояли десятки жизней. Мой шанс. Моё оправдание. Проверить силу в реальных условиях. Не на учебных манекенах, а в настоящем бою.

Но сначала нужно было разобраться с этим… состоянием.

Я отложил приказ и взял в руки толстую, потрёпанную тетрадь, что содержала мои записи. Всё, что мне с таким трудом удалось собрать по крупицам, выцарапать из архивов, выпытать у пленников. Символы связи. Теории передачи силы. Записи очевидцев о природе источников.

Листал страницы, почти не видя знаков. Пальцы сами искали знакомые очертания, водили по бумаге, повторяя изгибы линий. Сигилы, которые я нанёс на нас обоих, были лишь мостом. Изощренным в изготовлении шлюзом. Энергия проходила через него, но связь… связь была чем-то большим. Она была каналом. И через этот канал просачивалось не только могущество.

(Оно смотрит. Через неё. Через меня.)

Мысль была навязанной, но от этого не менее верной.

Источник. Поглощающая тьма и ослепляющий свет. Оно не просто давало силу. Оно было живо. И оно проявляло интерес.

Все эти кошмары, зуд, шум в ушах — то были не просто побочные эффекты. Это был зов. Приглашение к диалогу. Анна, будучи природным носителем, вероятно, с рождения была на него настроена, её сознание как-то фильтровало этот контакт, делая его возможным. Моё же, чуждое, неприспособленное, грубо врезалось в эту связь и теперь трещало по швам, пытаясь адаптироваться.

Нужно было не глушить симптомы её близостью, а было установить контакт. Взять под контроль не только поток силы, но и само внимание источника. Приручить его или договориться с ним.

Я откинулся на спинку кресла, закрыл глаза, пытаясь пробиться сквозь шум с собственном сознании, сквозь зуд и звон. Представил не линии сигила, а саму связь. Тонкую, невидимую нить, натянутую между мной и Анной. Тёплую, живую, пульсирующую той самой чужой, огромной силой. И по этой нити я отправил послание, воплощенное в намерение. Показал жажду. Голод.

Голод по пониманию. По контролю.

(Я здесь. Я слышу. Давай договоримся.)

В ответ где-то в самой глубине черепа, в костях, дрогнуло. Словно лёд тронулся. Зуд на мгновение стих, сменившись странной, пульсирующей пустотой. Оно не говорило словами. Оно послало мне… образ. Ощущение. Дрожащей, почти не слушающейся рукой я зарисовал его на полях тетради. Получилась кривая, асимметричная загогулина, больше похожая на детскую каракулю или на след, оставленный когтем безумного бога. Ни капли не походило на строгие, выверенные геометрией сигилы Инквизиции. Это было что-то древнее и дикое.

Но это был контакт. Дверь приоткрылась.

Зуд вернулся, едва я вышел из кабинета и направился в казармы. Стал даже навязчивее, будто требуя продолжения. Единственным лекарством была она.

Анна сидела за столом, склонившись над книгой.

— Вставай. Переодевайся.

Я бросил ей на колени свёрток с формой инквизитора-новобранца без знаков отличий, без нашивок, серая, утилитарная униформа.

Она медленно, с преувеличенной неохотой, развернула свёрток.