Читать книгу - "Измена. Острые грани правды - Олеся Рудая"

Медленно, будто во сне, я вытерла с живота холодный крем. Оделась. Каждое движение было тяжелым, ватным.

Надежда, та самая, что согревала меня изнутри ещё вчера утром, начинала иссякать, уступая место леденящему страху.

В тихом коридоре я шла, не чувствуя пола под собой.

Навстречу прошла женщина. Она рыдала, не скрывая, уткнувшись в ладони, её плечи судорожно вздрагивали. Моё собственное сердце потяжелело, сжалось в комок.

Нет. Со мной такого не случится, — упрямо подумала я, почти молясь. Рука сама потянулась к низу живота, прижалась ладонью. Я знала, ты там. Я верила.

Проходя мимо сестринского поста, я услышала:

— Грушевская? — окликнула меня дежурная медсестра, сверяясь с листком.

— Да… — остановилась я.

— К вам пришли, — прозвучало как приговор.

Ледяная игла вошла в сердце. Я замерла на секунду.

— Кто?

— Ну муж у вас есть?

Образ Вадима всплыл сам собой, но я с усилием отринула его.

— Нет, — сказала я после короткой, но красноречивой паузы.

Медсестра посмотрела на меня с раздражённым укором, будто я создавала ей лишние проблемы.

— Другие родственники? Брат, может быть…

На слове «брат» я испытала облегчение.

— Там мужчина?

— Да. Ждёт внизу.

Я развернулась и нерешительно пошла к лестнице, всё еще сомневаясь.

— Только на улицу не выходить, вас не выписывали! — требовательно бросила медсестра вслед.

Я спускалась по лестнице, медленно, ступенька за ступенькой, держась за холодные перила. Внизу, в холле, холодный воздух окутал плечи. Мир снова стал резким, реальным. Люди в куртках, женщины в халатах, с пакетами гостинцев.

И тут я увидела его. Знакомую мужскую фигуру у выхода. И волна всепоглощающего облегчения накрыла с головой, так что на секунду перехватило дыхание.

Брат.

Он шёл ко мне, и на его лице была непривычная, почти чужая тревога.

— Как ты, сестрёнка? — спросил он, и его голос был лишён обычной сухости.

Эти простые слова разбили всю мою хрупкую защиту.

— Очень плохо… — выдохнула я, и слёзы сами собой навернулись на глаза, горячие и горькие.

Он схватил мою руку. Его ладонь пахла крепкий табаком.

— Ничего, всё образуется, — сказал он твёрдо.

— Это так тяжело… — из меня вырвался шёпот, полный отчаяния, которое я так долго держала в себе.

И тут он обхватил меня за плечи, прижал к себе. Я почувствовала холод его куртки и неожиданную силу в этих объятиях. Его поддержка, такая неожиданная, тронула какую-то далёкую, забытую струну внутри.

— Всё образуется, — повторил он, уже тише.

И я начала рыдать. Рыдала беззвучно, прижавшись лицом к его груди, выплескивая всю боль, весь страх, всё одиночество этих дней.

Он гладил меня по спине так же, как делал в детстве, когда хотел успокоить.

— Ты уж... прости, что мы тебя тогда не приютили, — услышала я его сдавленный голос у самого уха. — По-скотски это. Ты же родной человек.

— Ничего… — попыталась я сказать, но слёзы подступали с новой силой, смешиваясь с чувством прощения и горькой, такой желанной в этот миг, близости.

Он не сразу нашёл, что сказать дальше. Помолчал, всё так же по-медвежьи неловко похлопывая меня по плечу.

— Мне сказали... ты в женском отделении.

Во мне всё сжалось. Я резко замолчала, снова став непроницаемой. Он почувствовал это и тут же отступил.

Он потянулся к карману куртки.

— Я твои любимые шоколадки принёс, две штуки. Тебе... можно? — в его голосе вдруг прозвучала неуверенность.

— Я не знаю, — голос с хрипотцой после рыданий.

Он вложил мне в руки две плитки шоколада.

— Как ты меня нашёл? — наконец спросила я, всё ещё не выпуская из рук его подарок.

— Все больницы в городе объехал, — ответил он просто, без пафоса.

— Спасибо, — прошептала я. Мне так нужна была эта забота. Эта простая, братская поддержка.

Он опустил взгляд.

— Слушай, а что с Вадимом? — бросил будто невзначай.

Я отстранилась. Резко. Его объятие, которое секунду назад было спасением, вдруг стало обжигать.

Он смотрел на меня чужими глазами. Глазами посланца. Глазами того, кого прислали уговорить, вернуть.

— С ним всё кончено, — сказала я, и голос мой прозвучал плоско и окончательно, как хлопок двери.

Он вздохнул, провёл рукой по лицу, и в этом жесте была вся его усталая, мужская солидарность.

— Ну, может, хоть ответишь на его звонки? Он места себе не находит.

И всё. Вся его забота, вся тревога в глазах, эта неожиданная братская нежность — всё сдулось, как проколотый шарик. Осталась лишь простая правда: его прислали. Мама, Вадим — неважно.

Я не сказала больше ни слова. Просто вернула ему шоколадки. Развернулась и ушла.

Ступеньки под ногами казались выше, чем на спуске. Каждый шаг отдавался тяжёлым эхом внутри. Ощущение, что меня обманули. Снова.

И стало ещё больнее, ещё опустошённее.

Я шла по коридору, не видя ничего перед собой. Рука снова потянулась к животу, непроизвольно, ища защиты, ища подтверждения, что там есть кто-то, кто точно не предаст.

«Он места себе не находит».

Так пусть ищет. Пусть найдёт место на заднем сиденье Катиной машины.

А моё место сейчас — здесь. В этой больничной палате, в этой тишине, в этом ожидании крошечного стука, который будет принадлежать только мне. И больше никому.

Глава 7

Больница за два дня стала своим личным, стерильным адом. Я изучила каждую трещинку на потолке своей палаты, каждый звук за дверью — скрип каталок, приглушённые голоса медсестёр, плач из других палат. Внутри всё было сжато в один тугой, болезненный комок ожидания. Я почти не спала, прислушиваясь к тишине в собственном теле, боясь дышать, чтобы не спугнуть чудо.

Кабинет УЗИ был погружен в полумрак, нарушаемый лишь холодным сиянием монитора и тусклой лампой над кушеткой. Я лежала на спине, обнажив живот, и чувствовала, как по коже бегут мурашки — не столько от прохлады, сколько от страха. Холодный, скользкий гель заставил меня вздрогнуть.

— Расслабьтесь, — безразлично бросил врач, усаживаясь на вращающийся стул.

Но расслабиться было невозможно. Всё моё существо было сжато в один тугой, болезненный комок ожидания. Я впилась взглядом в потолок, стараясь не смотреть на врача, боялась увидеть в его лице приговор раньше времени.

Прикосновение датчика было похоже на прикосновение лезвия — точное и безжалостное. Он водил им по липкому от геля животу, слегка надавливая.