Читать книгу - "Царствование Розы - Кейт Голден"

неприкрытую из-за того, что его плащ был мне велик. Затем провел по плечу, пока его пальцы не скользнули под ткань плаща и моей блузки. И когда его шершавые пальцы нежно обхватили меня сзади у основания шеи, я просто не устояла на ногах и шагнула к нему, прижавшись всем телом.

Тепло, опьяняющий мужской запах и его широкое, мускулистое тело — все это опьяняло, делая мои чувства туманными и томными. Одна рука Кейна вцепилась в мои волосы, другая притянула меня еще ближе, обвив спину, талию…

Мои губы нашли его грудь сквозь плотную ткань рубашки, а ладони скользили по ребрам, изгибам мощного пресса и легкой впадине ключицы. И когда я приподнялась на цыпочках…

Он стонал мое имя. Снова и снова.

Выдыхал его. Повторял, как молитву.

«Арвен. Моя Арвен». И «Моя пташка, любовь моя».

И затем его губы коснулись — всего лишь коснулись — моих. Его нос нежно скользнул по моему. Руки на моих щеках почти дрожали от сдерживаемого напряжения. А большие пальцы, ласкающие мою линию подбородка, ждали моего знака. Какого-нибудь намека на мои желания.

Я притянула его вниз, к себе, стирая любое расстояние между нами — кроме того, что разделяло наши губы.

Он был толстым и твердым у моего живота, и хотя я меньше всего думала об этом, когда мы вышли из ослепляющего портала в этот лес, теперь во мне зазвучал набат желания, и каждая клетка тела отозвалась на его призыв.

Жар растекался по низу живота, туда, где когда-то заживали швы, и пылал между ног. Мои веки дрогнули, и я встретила взгляд Кейна — он был прикован к моим губам и пылал таким огнем, что, казалось, вот-вот испепелит их.

Его глаза были полностью черными. Абсолютно, зрачково-черными. Ни единого проблеска серого свинца.

А его дыхание…

Вырывалось прерывисто и лихорадочно. Словно он только что сражался с могучим зверем.

Возможно, так оно и было. Дикий, почти умоляющий взгляд Кейна говорил мне, что внутри него и впрямь ревел зверь — тот, что требовал погрузить язык в мои уста. Сорвать с меня одежду и взять меня прямо посреди этого заснеженного леса, пока наши тела еще липнут от грязи и крови врагов, словно мы — опьяненные битвой варвары.

Где-то между моим собственным прерывистым всхлипом и его коротким хриплым стоном звери внутри нас обоих праздновали победу.

Вкус его губ на моих был вкусом безудержного желания.

Наши прежние поцелуи — в том саду Соляриса, в лазарете Харта — были лишь вместилищем для многих месяцев страданий и тоски. И для облегчения, что мы снова вместе, хотя оба уже не надеялись на эту встречу.

Но в тех поцелуях не было желания, не было плоти. Не было этой дикой, почти болезненной нужды.

Но те поцелуи не были порождены желанием или похотью. Не были продиктованы этой грубой, почти болезненной потребностью.

Они не наполняли кровь жидким пламенем и не заставляли сердце колотиться с такой силой, что, кажется, можно было ухватиться за него и умчаться в неведомые дали.

Этот поцелуй был иным.

А этот поцелуй — наполнял. Заставлял.

В тот миг, когда Кейн провел языком по моему, поглотил мой рот и с жадностью втянул мою нижнюю губу, мой сдавленный стон вспугнул всех окрестных существ, и те в панике ринулись в кусты.

Кейн едва ли заметил. Его горячее дыхание опалило мою шею, ухо и скулы, пока он засыпал мою кожу торопливыми поцелуями. Снова и снова возвращаясь к моим губам, чтобы вновь скользнуть вниз, по обжигающе нежной коже горла…

Жар пронзил меня, как удар тока. Он двигался слишком медленно.

Еще, еще, еще…

Я издала нетерпеливый стон, протестуя против его неторопливой медлительности, и опустила руку, чтобы ухватиться за его брюки. Когда мои пальцы скользнули по его напряженному, пульсирующему твердому члену, мы оба простонали в унисон.

— Тише, — сказал он, голос хриплый и низкий, хотя я чувствовала, как его губы растягиваются в улыбке о мои. — Дай мне насладиться тобой не спеша.

С нежной заботой и не отрывая губ от моих, он поднял меня и отошел к огромному стволу дерева, прижав меня к нему спиной. Я вздохнула, ощутив твердую опору, и погрузилась в сладостное чувство, что он прижал меня, запер своим телом, не оставив пути к отступлению.

Я так крепко обвила его ногами за талию — моя спина упиралась в крепкий дуб — что Кейн смог освободить обе руки и грубо сжать мою грудь поверх поношенного бежевого платья.

Наши голоса слились в едином стоне.

Аккуратно расстегивая пуговицы, он просунул руку под ткань, отодвинул лиф и провел огрубевшим большим пальцем по обнаженной груди. Холодно мне не было — мы были в одежде, а от него исходили волны тепла, — но мои соски затвердели до боли. Медленные, ленивые круги, которые его палец выводил по коже, пробудили между ног желание, острое, почти невыносимое.

Я простонала, изнывая от желания, и поклялась бы, что Кейн рассмеялся сквозь наш поцелуй.

— Тебе правда это нравится.

Моя голова была слишком кружащейся, чтобы сформулировать внятный ответ.

Не прекращая легких, игривых прикосновений к соску, Кейн опустил губы к моей шее и принялся неспешно засасывать кожу, нежное касание его зубов заставило искры посыпаться в глазах, смешиваясь с кружащим снегом. Он прижимал меня к дереву, его пальцы растянулись по моему боку, а большой палец без устали ласкал тот чувствительный кончик, пока я не вскрикнула — но даже тогда он не сжалился.

То, как он прикасался ко мне… Я думала, что могу кончить уже от одного этого — от его большого пальца и этих мучительно-блаженных щипков, которые он совершал, когда хотел.

Другая рука Кейна пробиралась сквозь слои моего платья, пока его костяшки не провели по внутренней стороне моего бедра.

О, Камни…

— Кейн…

— Да, пташка? — прошептал он в мою шею.

Но затем его пальцы коснулись тонкой хлопчатобумажной преграды, за которой скрывалась та почти что унизительная влага, что собралась между моих ног, и я снова онемела. Особенно когда почувствовала, как его пальцы скользят по насквозь промокшей ткани, не в силах дать мне то трение, которого я так отчаянно жаждала.

Его плечи резко напряглись под моими ладонями, едва он коснулся меня. Я так распухла для него, став такой полной, мокрой и готовой, и одно лишь знание о том, какое действие это на него оказывало — как рвало его в клочья, — вырвало у меня из глубины горла новый, нечленораздельный стон.

Эти