Читать книгу - "Фонарики желаний - Глория Чао"

у меня на сетчатке, и я видела её, когда спала, ела, смотрела телевизор. И все те обидные слова, которыми мы с Каем бросались друг в друга, казались ещё болезненнее каждый раз, когда я прокручивала ссору в голове.

В конце концов гнев испарился, оставив после себя оцепенение. Когда я смотрю на себя в зеркало, чистя зубы или суша волосы феном, на меня глядит то же лицо, но я себя не узнаю́.

Кажется, словно всё пытается задушить меня. Я застыла – и не могу дышать.

Как я вообще до такого докатилась?

Всё началось в день, когда мы потеряли Найнай. Она была тем клеем, который удерживал вместе всех и вся.

Только вот… всё не так просто. Мы потеряли «клей», а потом начали секретничать. Сначала из-за того, что не хотели задеть друг друга, но, может, в этом-то и проблема? Я обвинила Кая в том, что он не знает, как общаться со своей семьёй, но, пусть мне очень не хочется этого признавать, он был прав: я тоже не могу общаться с родителями. Легко винить кого-то другого, правильно?

Именно из-за секретов я не могу дышать. Я очень расстроена словами Кая, но, возможно, он действительно в чём-то прав. Вдруг магазинчик и правда обречён, если я не спасу его вместе с родителями?

Но возникает и другой, не менее важный вопрос. Есть ли мне теперь что терять?

* * *

Легче сказать, чем сделать.

Прошло уже несколько дней, но я всё равно хожу вокруг родителей на цыпочках.

Помню, в детстве меня было не оторвать от папы. Я очень люблю фотографию, на которой сижу у него на плечах и листаю книжку с картинками, а он читает роман в жанре уся. По большей части он был занят работой в «Фонариках желаний», но когда оказывался рядом, мне с ним было так хорошо. А теперь я не могу даже поговорить с ним о магазине, о том, как он ошибается в Кае, о том, как мне не хватает Найнай. Как это произошло?

Я решаю начать с малого. Спрошу родителей о фестивале Циси и о том, сколько он принёс денег. Если они уйдут от ответа, буду настаивать – по крайней мере, на этой мелочи. Я же заслуживаю ответов после того, сколько шевелила булками (и Кая заставила)? Потом уже перейду к разговору о долгах и о том, как мы сможем спасти магазинчик. Вместе.

Но всё идёт не по плану. Вообще. Абсолютно.

Я устраиваю разговор дома, а не в магазинчике, чтобы нас никто не прервал. Вечер воскресенья, родители сидят на диване в гостиной, перед ними на столике чашки с зелёным чаем без кофеина, в руках отца очередной роман, а у мамы китайская газета.

Я сажусь между ними, сжимая рукой чашку чая, которую поставила на кофейный (чайный?) столик. Прокашливаюсь, смотря на своё отражение в чае.

– Мы много заработали на Циси? По-моему, праздник имел большой успех и в общине, и за её пределами. Я даже думаю – может, следующий фестиваль попробовать разрекламировать уже на весь Чикаго?

Я готовилась всё это выложить, но сказала совсем другое. Я выпалила:

– Почему мы никогда не говорим о Найнай?

И прежде чем родители успевают хоть что-то ответить, слова начинают исторгаться из меня, словно рвота (к счастью, по-настоящему меня на этот раз не тошнит).

– Вы так старательно избегаете разговоров о ней, словно её никогда не существовало! Найнай бы точно знала, как помочь мне в такой трудной ситуации, как сейчас, а вы делаете прямо противоположное.

Я поднимаю голову и по очереди смотрю на них. У мамы отвисла челюсть, папа опустил глаза в пол. Я не хотела предъявлять претензии, но, как и в тот судьбоносный день в чайной мистера Тана, не могла себя контролировать.

Я уже собираюсь извиниться, но отец вдруг говорит:

– Ты права, Лия́. – Он поднимает голову и смотрит мне в глаза. – Прости.

Я не знаю, что сказать. Я не готовилась к такому разговору, и сейчас кажется, словно я наживую вскрыла грудную клетку и показываю родителям своё обливающееся кровью сердце.

Мама медленно говорит:

– Мы думали, что будет лучше не упоминать её, чтобы ты смогла поскорее восстановиться и жить дальше.

– Чтобы жить дальше, необязательно стирать её из нашей жизни, – тихо отвечаю я.

– Мы знаем, сколько она для тебя значила, – из-за эмоций папе с трудом даются слова. – Для нас, конечно, она тоже была важнее всех, но вы с ней были особенно близки.

Мама придвигается ко мне на диване.

– Мы не знаем, как её заменить.

Я опускаю глаза обратно на чашку.

– Вам не нужно её заменять… – да они и не могут, – но… вы нужны мне. Как, ну… вы. Как родители.

Папа тоже придвигается ближе. Они меня не обнимают, потому что в нашей семье обниматься особо не любят, но я знаю, что такой близостью они демонстрируют поддержку.

– Да, конечно, – говорит папа.

– Для тебя – что угодно, – добавляет мама.

Но, несмотря на эти слова, папа сидит, заламывая руки, а мама прячет свои под себя. Они по-прежнему не знают, что делать и как помочь (а я до сих пор не знаю, что мне нужно), но, по крайней мере, мы открыли канал связи. Это шаг в нужном направлении.

И этот шаг придаёт мне смелости для следующего.

– Я знаю, что магазину трудно приходится, – говорю я. И на этот раз вместо словоизвержения просто выкладываю всё как есть. Что беспокоюсь из-за нашей финансовой ситуации, что изо всех сил пытаюсь принести магазину больше денег, что в «Лунных пряниках» теперь продают фонарики желаний. О последнем я говорить не планировала, опасаясь, что лишь плесну нового масла в огонь вражды, но я уже по горло сыта всеми этими секретами. – Я знаю, что ты хочешь сказать, Баба, – продолжаю я, готовясь к очередной тираде в адрес Цзянов. Но оказываюсь совершенно не права.

Вражда, похоже, сейчас интересует папу в последнюю очередь.

– Айя, Лия́, мы и не подозревали, что ты так переживаешь.

Мама в то же время говорит:

– Мы не знали, что ты знаешь о задолженности за аренду. Это не должно тебя беспокоить.

– Нет, должно, – возражаю я. – Я член семьи, и однажды я стану владелицей этого магазинчика…

– Нет, не станешь, – перебивает папа.

Клянусь, у меня кровь в жилах застывает.

– Лия́… – Мама кладёт ладонь мне на руку. – Мы закрываем магазинчик. В следующем месяце. Мы договорились с Чжуан-сяньшэном, – это владелец здания, – он отнёсся к нам с