Читать книгу - "Черный Спутник - Елена Леонидовна Ермолович"

как трактирщик Шкварня – сперва перекосился при виде завязанного носа, но тут в роли серебряного ефимка выступила немецкая речь. Сам Готлиб родом был из Кёнигсберга, но уехал ещё прежде Моры. Общих знакомых у них не нашлось, но и подёрнутые паутиной и пылью городские сплетни Готлиб слушал как новости.

Вскоре Мора узнал, что сегодня вместо псарни им предстоит кладбище – псарей ангажировали нести гроб усопшего Айсмана. Немецкая Морина речь ввела Готлиба в заблуждение, он отчего-то решил, что Мора такой же лютеранин, как и прочие слуги старого князя. Мора же в бога вообще не верил.

Гроб несли шестеро – два псаря, два егеря и два конюха. Мора побоялся сперва за свою спину, но в гордыне промолчал и потом не пожалел об этом – спине ничего не сделалось, зато на лютеранском кладбище попались на глаза весьма примечательные персоны.

Первой персоной была супруга пастора, красавица с кожей ещё более тёмной, чем у самого Моры. Начистоту – пасторша была черна как головёшка, но прелестью могла поспорить с Минервой на приснопамятном кёнигсбергском плафоне. Возле пасторши вился давешний поручик Булгаков, посылал красотке томные взгляды и трижды умудрился припасть к чёрной ручке – и плевать, что похороны, горе, колокол звонит и всюду грязная земля.

Мора мгновенно догадался, кто же должен пасть жертвой его цыганского приворота.

Чуть позже Мора увидал и псарню – и понял, насколько хуже жилось ему в бараке по сравнению с княжескими собаками. Впрочем, вечером явился поручик и, действительно, выдал Море кое-что в счёт жалования, частично восстановив справедливость. Идея приворота не оставляла Булгакова – юный повеса принёс платок с вышитой латинской «С». Готлиб, по-русски понимавший так себе, посмотрел на обоих как на идиотов. Мора платок забрал, пообещал скорый результат – только плати, – но делать, конечно же, никакого приворота не стал.

Наутро Мора отпросился у Готлиба якобы за вещами, но на самом деле хотел при содействии трактирщика Шкварни передать весточку – в Москву, Матрёне, и кое-что из своего жалованья – для вспоможения арестантам.

Солнце ещё толком не взошло, брезжило за садом. Мора вышел на улицу, под мелкий дождик. Морось носилась в воздухе, трость вязла в грязи.

Перед домом князя стоял с потерянным видом юноша в немецкой одежде, тянул тощую шею, косился на солдат и ни на что не решался. Мора вспомнил себя не так давно, приблизился и спросил по-немецки, по внезапному вдохновению:

– Потерялся, любезный?

– Я ищу дом господина фон Биринга, – отвечал юноша.

Лицо его, мелкое и круглое, как перепелиное яичко, было уже всё в каплях дождя.

– Тут целый выводок этих фон Бирингов, но тебе, наверное, нужен старый князь?

– О да!

– Поздравляю. Видишь солдат на крыльце? Они не пустят тебя. Ещё и проверят, что у тебя в котомке, нет ли тайного письма от заговорщиков.

Юноша поблёк лицом и едва не сел в грязь. Потом зайцем припустил по улице.

Мора догнал его и крепко взял под руку.

– Отвечай, пока цел! Что ты хотел? Передать письмо? Или на словах что?

– Ты – лихой человек? – проблеял юноша.

Заори он сейчас «караул» – и Мора отпустил бы его, но бедняга совсем пал духом и даже трясся.

– Было, да сплыло. Сейчас я слуга в этом доме, не шпион, не цербер… – Мора волей-неволей влёк жертву туда, куда направлялся и сам – к трактиру Шкварни. – Или ты хотел просить о чём-то князя?

– Мне говорили, что князь ваш живет свободно, ходит куда захочет…

– Он и ходит. С поручиком.

– Что в гости ездит и охотится…

– Тоже с поручиком. Или с гвардейцем.

– Но мне говорили… Выходит, меня обманули… – Юноша в отчаянии закатил глаза, и Мора покрепче придержал его – не дай бог повалится в обморок. – Но граф так просил меня, а когда он просит, отказать невозможно…

– Где живёт твой граф, в столице? – взвился Мора.

Слово «граф» подействовало на него опьяняюще.

– В Соликамске…

«Третий – в Соликамске» – и пауза, глубокая, как могила, перед словом «третий».

Мора как на крыльях внёс жертву в заведение Шкварни, не разжимая когтей, потребовал освободить для них укромный угол, вдвинул, как вещь, в этот угол своего спутника, уселся рядом и выпалил:

– Рассказывай. Иначе живым не уйдёшь. Кто ты, что тебе нужно от князя?

– Я Юлиус Шмит, – признался юноша.

– Прекрасно! Просто блестяще! И что Юле Шмиту нужно от его бывшей светлости? Милостей? Или места?

– Ничего… Наш граф, когда узнал, куда я еду, просил передать одну записку. Он даже позволил прочитать, чтобы я знал, что это не заговор.

– И ты читал?

– Обязательно! Я всё равно был против, но вы не знаете нашего графа! Если он просит, ну, никак невозможно отказать…

– У тебя, значит, граф, а у меня князь, недурной бестиарий… И что же в записке?

– Толком не помню, что-то о прощении. О том, что каждый наказан по-своему, и вроде как про мир на краю могилы.

– Отдавай записку, и можешь быть свободен. Я сам передам её, я кое-что должен князю, вот и сочтёмся. И расскажи, что у тебя там за граф – имя-то было у него?

– Он не граф более, все мы просто зовём его так.

– Так и князь наш не князь.

– Граф Лёвольд, тоже ссыльный, но ему сидится похуже, чем вашему. Ему и вовсе нельзя гулять, только в церковь и обратно, под надзором поручика. Моя сестра замужем за тем поручиком. Если бы не она, меня и граф бы не уговорил.

– Амур у ней с графом? – попробовал угадать Мора.

– Что вы, граф старый! – Юля Шмит впервые улыбнулся. – Он милейший человек, очень вежливый и любезный, но Полинька ему во внучки годится. У него и борода седая…

– И плешь, наверное, – предположил Мора.

– Нет, плеши нет, – улыбаясь, отвечал горе-посланник. – У графа длинные чёрные волосы. И дивные глаза.

– У нашего князя тоже дивные глаза. Разок посмотрит – и можно уносить, – усмехнулся Мора. – Давай записку и беги. Куда бежишь-то?

– На переправу. Я в Москву еду. А вы точно не шпион?

– Много ты видал шпионов с рваными ноздрями? Давай, на переправу опоздаешь.

Юноша вытянул из котомки потрёпанное письмо, тщательно запечатанное. Мора взглянул на печать – и верно, графский герб – и убрал письмо за пазуху.

– Беги, несчастный…

Мора отвесил посланнику прощального шлепка, и юный Шмит с ускорением унёсся на переправу.

Мора же разыскал Шкварню, передал ему денег для арестантов и устное послание для Матрёны – мол, жив, на свободе, да только приехать пока не