Читать книгу - "Счастливы вместе - Мари Соль"

— Так, ты давай не юли! Ты проспорила, в общем-то. Помнишь, что именно? — хмыкнул он, тронул себя ниже пояса.

Я скривилась:

— Отстань! Я с тобою не спорила! Это ты сам с собой. Вот и ласкай сам себя.

Кажется, Ромик обиделся. Я не помню, когда добровольно ласкала его. Когда в принципе делала это? Брала его в рот. Уже и не вспомню. Наверно, ещё до рождения Соньки. А вот у Левона брала…

— Штору подержишь? — прошу я супруга.

Он продолжает жевать бутерброд:

— Щас, доем.

— Ром, не щас, а давай! Я что здесь, буду стоять и ждать? — возмущаюсь.

— Постой! А я полюбуюсь, — он упирает плечо в стену дочкиной спальни. Скрестив ноги стоит, нагло жрёт бутерброд. Смотрит ехидно, с усмешкой, — Приложи к голове?

— А ещё что? — вздыхаю.

— Лучше, чтоб ты была голой, — ведёт он по мне липким взглядом, — Халатик сними.

— Ага, — издевательски хмыкаю я, — Спешу и падаю!

— Не, падать не надо, — бросив в рот последний кусок бутерброда, он отирает ладони друг от друга, после — нюхает их, — Ничего, если шторы будут пахнуть колбасой?

— Иди вымой! — киваю на дверь.

Закатив глаза, Ромик идёт в ванную комнату. Там долго шумит водой, словно весь решил вымыться, прежде, чем мне помогать. Выходит, и правда, без майки.

— Ром, ты издеваешься, что ли? У меня уже ноги болят тебя ждать! — возмущению моему нет предела.

— Закаляйся! — подходит он ближе, — Тебе полезно икроножные мышцы качать.

— Себе мозги подкачай, — огрызаюсь в ответ.

— Делать-то что? — смотрит на белый клубок снежной тюли.

— Держи! — восклицаю.

— Что, просто держать? — поднимает глаза на меня.

— Ну, держи не просто! Усложни как-нибудь, — принимаюсь я вешать, — Ты держишь?

Окунев, взяв ворох ткани в охапку, подносит к лицу:

— Пахнет освежителем для туалета! Этот, как его, ландыш!

— Сам ты ландыш! Это жасмин! — упрекаю его.

Тесьма ещё новая, не разносилась. Так трудно найти, где продеть в эту ленту крючок…

— Ром, подними! — командую сверху.

— Чё поднять? — уточняет.

— Штору, ну что же ещё? — удивляюсь его тормознутости.

Окунев тяжко вздыхает, тянет вверх руки, где ткань уже сбилась в комок.

— Ты можешь расправить её, или нет? Что ты скомкал! — ругаюсь, увидев.

Он громко цокает:

— То подними, то расправь! Ты уже реши, что тебе нужно, Бузыкина?

— Сначала расправь, а потом подними! — объясняю. Вот бездарь!

Расправить сразу же не получается, и мне приходится ждать, разминая затёкшую шею. Когда расправляет, то вижу, что штора помялась…

— Ром! Тебя просить, себе дороже выйдет. Ты вон измял её всю, — недовольство растёт.

— Где измял? Она такая была! — говорит он в своё оправдание. Сквозь ткань мне не видно бесстыжего взгляда.

— Ага, ну, конечно, — придирчиво хмыкаю. Уже половину развесила. Осталась ещё половина.

Неожиданно весь наш процесс стопорится…

— Что там? — кричу я на мужа, который запутался в шторе и дёргает правой ногой.

— Зацепилась, зараза, за молнию! — он нагибается.

— Ром, не порви! — успеваю сказать и пригнуться, увидев, как Ромик, повиснув на шторе, как муха в сетях паутины, хватает напольный торшер. Сперва падает он, а торшер на него.

Приглушённое:

— Аааа, — повествует о том, что торшер угодил куда надо.

Мне не видно, куда. Так как Ромик запутался в шторе настолько, что теперь он походит на бабочку в коконе. Точнее, на личинку жука.

— Ром? — окликаю его.

Тишина подозрительна. Я окликаю ещё раз:

— Ром, ты живой?

Торшер продолжает лежать на боку. А если его так огрело, что он отключился? Не торшер! Ромик. Хотя, и торшер тоже жалко. А Окунев, как ни крути, заслужил…

Я с тоской поднимаю глаза. Половина крючков оторвалась. Даже ленту порвал. Идиот!

Сползаю вниз со стремянки. Он как и прежде, лежит неподвижно. Укутанный в белую тюль, точно в саван. Хоть сейчас клади в гроб.

Я снова зову его:

— Ром?

Реакции ноль. И это уже не похоже на шутку. Осторожно толкаю ногой неподвижное тело супруга:

— Эй, Окунев! Хватит дурачиться. Ну же, вставай!

Нет ответа. Тогда приседаю, пытаюсь найти, где кончается штора. В какой-то момент мне мерещится кровь на узорчатой ткани. Потом понимаю, что это фантазии.

— Ром, — уже тихо шепчу.

Он молчит. Не кряхтит и не дышит…

— Ром, — прижимаюсь к груди, когда между мною и ним остаётся всего лишь один белый слой.

«Стучит, не стучит?», — пытаюсь понять. Вроде стучит. Или это стучат мои зубы?

— Ром! — тереблю его, — Ром, ну чего ты? Совсем обалдел?

«Может, скорую вызвать?», — пугаюсь, кусаю губу. Изучаю пространство вокруг на предмет столкновения. Стол? Или угол кровати? Да, вроде, и то и другое, стоит в стороне. Обо что он ударился? Может быть, всё же торшер?

Я щупаю голову, пол возле чист. Слава богу, что кровь померещилась!

— Ромочка, Рома, вставай, ну, чего ты разлёгся? — пытаюсь его оживить.

Он тяжёлый, какой-то совсем неживой. И тут мне становится страшно… А вдруг это приступ? Инфаркт, как у друга? И что в этих случаях делают? Что?

— Ром, — я склоняюсь к нему. Отгребаю злосчастную штору, — Ромочка, миленький, ну же, очнись!

Лихорадочно думаю, где положила смартфон. И успеет ли скорая?

«Я же врач, господи», — вспоминаю первичные признаки. Что нужно делать? Во-первых, подложить ему что-то под голову. Да хоть ту же штору! Во-вторых, расстегнуть воротник… Он же голый! Почти. А теперь…

Тридцать раз надавить, два вдохнуть. Ну, давай же, Бузыкина, действуй! Сердечно-лёгочную реанимацию знают все. Это азы медицины. Но вот только… Мне лично никогда не приходилось в реальности делать подобное. Во время учёбы, на практике, да! В пределах больницы для этого есть дефибриллятор. Только вот, дома таких вещей нет.

Я седлаю его, чтобы не раздавить. Осторожно привстав, кладу руки на грудь и давлю, по команде, ритмично. Ромик кажется белым как снег. Как злосчастная штора! Которая скомкалась возле него и мешает оказывать первую помощь.

Склонившись к лицу, собираюсь вдохнуть в него жизнь вместе с воздухом. Неожиданно губы его отвечают, глаза открываются. Руки, меня обхватив, прижимают к себе. Легко поменявшись ролями со мной, «больной» остаётся поверх и внимательно смотрит.

Обида во мне неуступчиво борется с радостью.

— Ты симулировал что ли? Совсем идиот? — от избытка эмоций, в глазах моих слёзы…

Ромка смеётся, прижав меня к полу. Тяжёлый какой!

— Вы спасли меня, доктор! Я обязан вам жизнью, — произносит киношно.

— Иди ты! — толкаю. Упираюсь ладонями в Ромкину грудь. И теперь ощущаю, как пульс его бьётся под кожей, везде. Как я раньше не слышала? То ли он умудрился замедлить биение сердца? То ли я испугалась его потерять…

— Испугалась? — словно прочтя мои мысли,