Читать книгу - "Брат моего парня - Виктория Вашингтон"

— Я решил, — сказал он, — что раз судьба так свела нас, пусть будет польза. Я хотел узнать, кто ты. Наблюдать. Понять, насколько опасен человек, чья семья могла бы захотеть мести.

Он сделал шаг назад, словно отделяя себя от меня окончательно.

— Но я ошибся. Ты не была опасной. К твоему сожалению.

Он задержал взгляд на мне — и это был самый горький взгляд за весь вечер.

— Ты была беззащитной и слабой. И всё, что осталось — воспользоваться этим.

Тело стало чужим. Слова — тяжёлыми. Воздух — слишком плотным.

Я не поняла, как сумела произнести:

— Ты… познакомился со мной… только потому что твои родители… разрушили мою семью? И ты боялся, что я буду за это мстить?

Он посмотрел на меня долго. Очень долго.

И тихо сказал:

— Да.

Кай будто уже собирался уйти — рука легла на дверную ручку, корпус чуть подался вперёд. И в этот момент он остановился.

Повернулся не резко — медленно, будто делал мне одолжение. В его взгляде было что-то новое. Не злость. Не холод. Скорее… расчётливое сожаление. Как будто он заранее знал, какие слова разрушат меня сильнее всего.

— И ещё, Рэн, — произнёс он ровно. — Даже не думай сбегать из города.

Я вздрогнула.

— Ч… что?

— Ты не успеешь. — Он поднял брови, словно удивляясь моей наивности. — Расследование уже началось. Прокуратура. СМИ. Родственники Томсенов. Все движутся одновременно. Все ищут удобную мишень. И ты для них — идеальная.

Горло пересохло так сильно, что я едва смогла выговорить:

— Я… не собиралась… убегать…

— Конечно, собиралась, — сказал он мягко, почти ласково. — Ты всегда бежишь, когда становится страшно. Только сейчас бежать поздно.

Его голос стал ниже, плотнее, тягуче-холодным.

— Рэн. Если ты попробуешь уехать — тебя остановят не я и не мои родители. Тебя остановит система. И тогда всё станет лишь хуже.

У меня похолодели кисти рук. Сердце ударило неровно.

Но он не дал мне подумать, не дал отдышаться.

— И ещё кое-что. — Он сдвинул челюсть, будто собираясь произнести особенно неприятную правду. — Не пытайся связаться с Коулом.

Мне будто вырвали воздух из лёгких.

— Кай… — сорвалось хрипло. — Пожалуйста… скажи, что он хотя бы знает, что..

— Он знает, — перебил Кай спокойно. — И сказал, что не хочет иметь с такой, как ты, ничего общего.

Эти слова ударили так резко, что ноги подкосились. Я вцепилась пальцами в край матраса, чтобы не упасть.

Кай наблюдал. Не с удовольствием. Не с жалостью. С той самой ледяной пустотой, которой он стал за этот вечер.

— Ты ему не нужна, Рэн. — Его голос стал тихим, почти интимным в своей жестокости. — Даже если бы ты была невиновна — он не стал бы рисковать собой ради твоего прошлого. А сейчас… Скандал, расследование, связи… Он не собирается связываться с девчонкой из разрушенной семьи, которая принесла ему одни проблемы.

Он отпустил ручку двери.

— Не унижайся, — сказал он в последний раз. — Не звони ему.

И вышел.

Когда дверь за Каем закрылась, в комнате воцарилась такая тишина, что я услышала собственное дыхание — неровное, будто разорванное на части. Тишина не была спокойной. Она была плотной, вязкой, тяжёлой, как мокрая ткань, которой накрыли голову, лишая воздуха.

Я сидела неподвижно и ощущала, как внутри меня разрастается пустота — медленно, как ледяная трещина, проходящая по стеклу. Не боль сразу. Нет. Больно становится чуть позже. Сначала — оцепенение. Как будто разум вылетел из тела, оставив в нём только тупую вибрацию шока.

Я попыталась вдохнуть глубже, но воздух будто застревал по дороге, словно грудная клетка сузилась вдвое.

Только что мне сказали, что моя жизнь — её прошлое, её семья, её отношения, её чувства — всё это было частью чужой игры. С самого начала. С момента, когда я даже не подозревала, что кто-то смотрит на меня иначе, чем обычная девочка из бедного дома.

Я провела дрожащей рукой по лицу, как будто могла стереть то, что услышала.

«Наша семья разрушила твою». «Коул знал». «Он наблюдал за вами». «Ты была беззащитной». «И всё, что осталось — воспользоваться этим». «Коул не хочет иметь с такой, как ты, ничего общего».

Эти фразы не отдавались эхом — нет. Они просто стекали внутрь, как вода в трещины льда, и замерзали там. Одна за другой.

Я наклонилась вперёд, упёршись локтями в колени, и закрыла лицо ладонями — не для того, чтобы спрятаться, а потому что держать голову прямо стало тяжело, почти физически невозможно. Словно шея не выдерживала веса мыслей.

Перед глазами проплывали обрывки прошлого — те самые, которые я всегда считала чем-то бытовым, случайным, необъяснимым.

Вот мама закрывает лицо руками, впервые узнав про Кая. Вот отец молчит так долго, что я начинаю нервничать. Вот их взгляды — полные страха, злости, разочарования, но я тогда не понимала, что это не про меня. Точнее… не только про меня.

Я помню, как тогда моя жизнь с ними стала невыносимой. Они будто возненавидели меня. Начали выгонять из дома. Как у нас в доме воцарилась тишина — такая же, как сейчас. Холодная. Очень похожая.

И вот теперь… Теперь я впервые увидела картину целиком.

Они знали. Обо всём. О той семье. О своей утрате. О том, кто в этом участвовал. И когда я привела в дом имя «Кай» — они увидели в этом не любовь, не отношения, не попытку счастья…

Они увидели возвращение прошлого.

Мне стало стыдно. Стыдно так сильно, что захотелось провалиться сквозь пол. Не потому, что я совершила что-то неправильное. А потому что я даже не догадывалась о боли, которую несла в себе моя собственная фамилия.

Я обняла себя за плечи — жест детский, отчаянный, инстинктивный — будто могла удержать распад внутри. Но распад уже шёл. Медленно, глубоко, без остановки.

Кай сказал, что я не успею сбежать. Но я и не могла. Куда? От кого? От себя?

Я подняла взгляд на телефон — чёрный, неподвижный, холодный. Его экран отражал моё лицо — бледное, с красными глазами. И в этом отражении было что-то чужое. Будто я смотрела на другого человека, который только что лишился опоры под ногами.

Я попыталась представить Коула. Его плечи. Его взгляд в беседке. Его руки на моей талии. Его голос — низкий, сдержанный. И это воспоминание было настолько тёплым, что разрезало сильнее всего.

Если бы он хотел быть рядом… он бы был. Если бы хотя бы часть того, что было между нами, была правдой… он бы ответил. Он