Читать книгу - "Искупление - Элизабет фон Арним"

визите. В итоге у мистера Дженкинса сложилось стойкое впечатление, что, если бы его бедный клиент Эрнест Ботт предпочел затеять бракоразводный процесс, Герберт Ботт выступал бы в роли соответчика. Однако этого не произошло: Эрнест Ботт проявил великодушие, какого его друг и поверенный не мог и вообразить. Своим заявлением: «Я не знаю имени этого мужчины, и знать не хочу», – он защищал собственного брата. Впрочем, вполне естественно, что столь жестоко обманутый мужчина не смог устоять перед искушением, не удержался от маленькой мести, а в глазах мистера Дженкинса приписка к завещанию была лишь слабым воздаянием за предательство, жестом милосердия со стороны оскорбленного мужа.

Теперь мистер Дженкинс смотрел на Милли, которая еще недавно казалась ему такой очаровательной, с нескрываемым отвращением. Он глубоко презирал эту породу женщин – хищниц, лживых изменщиц. Мало кому перед таким удается устоять: томный взгляд из-под длинных ресниц, легкое движение плечиком, думал он, с величайшей неприязнью глядя на Милли, и опомниться не успеешь, как останешься без фартинга, с испорченной репутацией.

«Волчица, а прикинулась овечкой во вдовьем наряде», – сурово сказал он сам себе, и в глазах его заблестела сталь.

– Должно быть, вы и есть мистер Дженкинс, – дрогнувшим голосом произнесла Милли, заметив внезапную унизительную перемену в его поведении.

На нее с презрением указали пальцем, впервые в жизни она столкнулась с открытой неприязнью, и ей стало не по себе, но именно так добропорядочные мужчины смотрят на падших женщин, то есть мужчины, считающие себя непогрешимыми, смотрят так на женщин, в чьей греховности не сомневаются. Теперь она знала, что это такое, и, несмотря на унижение, в Милли проснулось любопытство, роль падшей женщины была для нее внове.

Не этого ли или чего-то подобного ей следовало ожидать? Ведь, в конце концов, она знала, что Дженкинс не встретит ее с распростертыми объятиями. Так почему же ей так больно? Наверное потому, что еще минуту назад он был таким милым и любезным, смотрел на нее с откровенным восхищением. Милли словно отхлестали по щекам.

С ледяной вежливостью и холодным достоинством долговязый мистер Дженкинс придержал для дамы вращающуюся дверь здания, в котором располагалась его контора, и повел вверх по стертым каменным ступеням. Миновав приемную, где сидел за пишущей машинкой его личный секретарь, он распахнул перед миссис Ботт дверь в свой кабинет и указал на стул.

– Как я понимаю, вы пришли за наследством. – Не сказав больше ни слова, мистер Дженкинс отпер сейф, достал конверт, который накануне получил от Герберта Ботта, и протянул ей конверт. – Будьте любезны, пересчитайте деньги.

Милли с трудом сдерживалась, чтобы не заплакать, пока непослушными пальцами пересчитывала банкноты. «Глупо, просто нелепо рыдать из-за какого-то поверенного», – сердито твердила она себе, низко склонившись над деньгами; к счастью, опущенная вуаль скрывала ее лицо. Тем временем юрист уселся за стол, снял телефонную трубку и завел с кем-то длинный деловой разговор, как будто ее вовсе не существовало.

Собственно, так и было, по крайней мере для него. К его глубокой неприязни к дамам такого сорта примешивалась и досада, оттого что эта сумела обворожить его и одурачить. Мистер Дженкинс испытывал горькое разочарование, словно пришлось оставить бокал с напитком, который едва пригубил. Сказать по правде, напиток этот был не крепче чая, но его пересохшие губы жаждали прильнуть к бокалу, а его пришлось оставить.

Милли, пересчитав деньги, молча сидела, не решаясь просто встать и уйти, пока поверенный разговаривал по телефону. Она чувствовала себя нерадивой судомойкой, которую только что выбранили. Похоже, мистеру Дженкинсу нужно было многое обсудить с кем-то на другом конце провода, и он говорил неспешно, весьма обстоятельно. После вежливого прощания, занявшего, как ей показалось, добрых пять минут, он наконец повесил трубку и нажал кнопку на столе. Милли хотела что-то сказать, но в следующее мгновение в кабинет бесшумно вошел клерк, что сидел за машинкой в приемной, и она замерла в ожидании. «Мне все равно, – думала Милли, стараясь придать себе храбрости. – Какое мне дело до Дженкинса?»

Но ей было не все равно.

– Подготовьте расписку на одну тысячу фунтов, – обратился мистер Дженкинс к клерку, и тот тут же исчез, а поверенный, сидя неподвижно в своем вращающемся кресле, уперев локти в подлокотники и соединив кончики пальцев, с высокомерным видом заявил: – Это совершенно неправильно.

– Что неправильно? – спросила Милли, и голос ее прозвучал так неуверенно, будто она боялась услышать в ответ что-то ужасное.

– Отдавать вам эти деньги.

– Почему? – спросила Милли, судорожно вздохнув.

– Потому что у меня нет никаких свидетельств, удостоверяющих вашу личность.

Милли задумалась. Ей действительно нечего было предъявить. Мистер Дженкинс предположил, что она миссис Ботт, и она это подтвердила, но как это доказать?

– Вы хотите сказать… – Она помолчала и нерешительно продолжила: – Вы не уверены, что я миссис Ботт?

– Миссис Эрнест Ботт, – сурово поправил ее поверенный.

– Миссис Эрнест Ботт, – повторила Милли и, поразмышляв, признала: – Что ж, пусть так: это я.

Мистер Дженкинс молчал все с тем же презрительным высокомерным видом.

Милли вдруг вспомнила, что их с Эрнестом имена выгравированы на внутренней стороне ее обручального кольца, и поспешно стянула – едва не сорвала – с левой руки тесную неподатливую перчатку, а потом с безымянного пальца кольцо и, протягивая его поверенному через стол, воскликнула:

– Смотрите, вот гравировка с нашими именами: моим и Эрнеста – и с датой нашей свадьбы.

Мистер Дженкинс, даже не взглянув на кольцо, с отвращением поморщился и пробормотал, глубоко потрясенный бестактностью, с которой эта женщина предъявила символ нарушенных священных клятв в доказательство того, что она действительно жена его бедного клиента, то самое кольцо, надетое с глубоким доверием и любовью на недостойную руку изменницы, предавшей своего супруга:

– Да-да, вне всяких сомнений, но в суде подобные доказательства не принимают во внимание.

– Но мы ведь не в суде, – возразила Милли.

Тонкие губы мистера Дженкинса сурово сжались и стали похожи на жесткую линию. Точно так же рассуждала и его жена. Все они мыслят одинаково, хотя, по счастью, в том, что касается морали, одна другой рознь.

Проворный бессловесный клерк появился вновь, положил на стол расписку и тотчас исчез.

– Распишитесь здесь, пожалуйста. – Поверенный обмакнул ручку в чернила и протянул ей, потом с мрачным терпением подождал, пока она стянет правую перчатку, такую же тесную и неподатливую, как левая. (Пожалуй, правая оказалась еще теснее и неподатливее.) Новые лайковые перчатки были ей малы, но их заказали Ботты вместе с остальным траурным туалетом: родственники считали ее маленькой и полагали, что руки у нее крошечные, под стать фигуре. Собственно, это соответствовало истине, но руки