Читать книгу - "Кровь богов и монстров - Люсинда Дарк"

Нет, я не думаю, что это так. Я прикасаюсь подушечкой большого пальца к верхней части отметины. — Теперь это шрам, — говорю я ей. — Даже если это не причиняет боли, ты не исцелишься от этого. — Не так, как следы от хлыста, я замечаю, что задняя часть моей туники сползла назад открыв вид на позвоночник, и я могу видеть ее спину через широко открытую горловину. Кожа над ее позвоночником такая же нетронутая, как и до наказания. Осторожно, избегая касаться попки в форме сердечка, я подтягиваю тунику на место, даже когда мой член пульсирует под брюками, умоляя меня заняться кое-чем другим.

— Шрамы меня не беспокоят, — говорит Кайра. — Хотя я удивлена, что тебя это волнует.

Меня это не волнует. Ложь застывает у меня на языке, и я проглатываю ее обратно.

Шрам довольно бледно-розовый, и я знаю по опыту, что со временем он побелеет, поблекнет и станет едва заметным, если она не будет постоянно вскрывать его и позволять образовываться свежей рубцовой ткани снова и снова.

— … Руэн? — Кайра произносит мое имя с оттенком замешательства и разочарования, как будто она уже повторяла его несколько раз и не получила ответа.

Я убираю руку с ее шеи, и Кайра наклоняется вперед, ее голова поворачивается назад, чтобы посмотреть на меня через плечо. Я прочищаю горло и тянусь к её талии. Мои пальцы обхватывают её на миг — и хотя я собирался просто снять её с бедер, руки замирают, вцепившись в тепло, проникающее сквозь тонкую ткань позаимственной туники. У меня пересыхает во рту. Даже несмотря на то, что между нами есть слой одежды, я всё равно чувствую её жар — и вдруг понимаю, возможно, впервые — насколько же я на самом деле чёртовски холодный. Она — огонь и жизнь. И я никогда не желал сгореть так сильно, как сейчас.

Отпусти ее, убеждаю я себя. Отпусти ее талию. Прекрати прикасаться к ней. Слова — приказы, пронзающие мой череп. Я хочу заставить себя слушать их, но моим рукам, кажется, все равно. Они действуют по собственной воле, прижимаясь к ней и притягивая ее ближе.

— Руэн, что ты…

Слова Кайры замирают, когда я опускаю голову. Я понимаю, что не могу ее отпустить, но мне не нужно совершать те мерзкие поступки, которые крутятся у меня в голове. Я могу отвлечь себя чем-нибудь другим. Словами. Говорить. Да, я так и сделаю.

Когда образы Кайры, лежащей на спине на темных простынях моей кровати, и моих рук, стягивающих с нее тунику, обнажая ее тело, проносятся в моем сознании, я зажмуриваю глаза и прижимаюсь лбом к ее лопатке.

— Расскажи мне, что сказал Совет, — я практически умоляю ее, нуждаясь в чем-то, что отвлекло бы меня от безумия моих собственных мыслей и желаний.

Она напряглась в моих объятиях. Я не виню ее. Я не причинял ей ничего, кроме вреда и боли. Она не доверяет мне и не должна. Даже я не знаю, на что был бы готов пойти, чтобы спасти своих братьев. Даже зная, насколько глубоко мы все погрязли в ее лжи и секретах — с Кэдмоном, играющим роль кукловода рядом с этой гребаной… смертной женщиной, которая держала Кайру в долгу перед ней последние десять лет, — мне нельзя доверять. Мы оба это знаем, она и я.

В конце концов, мои братья — это все, что у меня есть. Я буду защищать их, даже если ради этого мне придется рискнуть ею, даже несмотря на то, что я этого не хочу.

Проходит мгновение, и я уверен, что Кайра откажет мне, но она снова удивляет меня. Ее тело расслабляется рядом с моим, и мой член замечает это, с явным интересом упираясь в ее поясницу. Я прикусываю язык и мысленно проклинаю себя.

Мерзкий. Отвратительный. Извращенец.

Кайра игнорирует это. — Там было шесть членов Совета, — говорит она, ее голос понижается до шепота. Она поворачивает голову к окну, и я открываю глаза, чтобы посмотреть на нее сквозь ресницы. Она продолжает, не глядя на меня. — Они обсуждали, как определить мою родословную — кто мой Божественный родитель.

Смогут ли они? Интересно. Согласно тому, что сказал Кэдмон, ее отец тоже был Божественной крови, даже если ее матерью была Богиня, которая произвела ее на свет. Я подумываю спросить, но, учитывая, насколько она новичок во многих внутренних махинациях Академии, это, скорее всего, просто еще больше расстроит ее. Я держу рот на замке.

— Они решили провести церемонию во время празднования Весеннего Равноденствия.

Мои мышцы напрягаются от этой новости. Кайра смотрит на меня через плечо, чувствуя эту перемену. — Понятно, — бормочу я, прижимаясь к ее телу.

Она приподнимает бровь. — Это проблема? — спрашивает она.

Я качаю головой. — Вообще-то, это не проблема, — говорю я. — Я просто удивлен, что они будут ждать так долго.

Кайра хмурится. — Они не могут сделать это раньше?

Я киваю. — Могут. Церемонию можно проводить когда угодно — они часто это делают, хотя обычно с более молодыми Смертными Богами, которых матери просто бросили на ступенях Академий.

— Зачем матерям оставлять своих детей на ступеньках Академии?

Со вздохом я сажусь и отстраняюсь от ее тепла. Кайра поднимается с моих колен, и хотя мне хочется ударить себя за такую реакцию, мое тело оплакивает ее потерю. Я не отрываю взгляда от ее лица, когда она встает и поворачивается ко мне лицом. Ее серебристые волосы ниспадают длинными волнами на одну сторону груди.

Раскаты грома эхом отдаются вдалеке — кажется, что они отдаляются, несмотря на то, что дождь все еще барабанит по стеклу.

— Многие смертные женщины оставляют детей, которые, по их мнению, от Богов, на ступенях Академии, если не хотят быть признанными их матерями. Боги не женятся на смертных. Любая связь Бога со смертной — чисто физическая, редко когда — что-то большее. Многие женщины становятся озлобленными, разочарованными и не хотят оставлять у себя этих детей. — По крайней мере, так мне всегда говорили. Ложь Богов заставляет меня задуматься, было ли все, что они когда-либо говорили, правдой, но потом я думаю о Теосе и понимаю, что иногда правда хуже лжи.

Кайра на мгновение замолкает, а затем отодвигается в сторону, и матрас прогибается под ее небольшим весом, когда она садится рядом со мной. — Твоя мать этого не делала.

Это не вопрос, но я все равно отвечаю. — Нет, — соглашаюсь я. — Она этого не делала.

— А Каликса? — Вспышки молний удалились, но даже в полумраке спальни я все