Читать книгу - "И хочется и колется - Ева Ночь"

– На фрукты пока есть, – подмигиваю и улыбаюсь. – Но вначале нужно эти слопать. А то пропадут.

– Завтга, – мотает упрямо головой сынок, и я понимаю: у него своеобразный зарок. Силу воли вырабатывает. Но это и неплохо.

– Завтра так завтра, – не спорю и не уговариваю.

– Ты меня любишь? – от подобных вопросов – горячо и тяжело в груди.

– Больше всего на свете, – прижимаю к себе и целую.

Позже, когда Котя засыпает, мы с Крокодилом сходимся, как два дуэлянта. У нас даже секундант есть – мистер Рыж, что, развалившись на ковре, поглядывает на нас лениво. Он щурит бесстыжие очи, и мне чудится затаённое ехидство на дне его зелёных глаз.

– Я виноват, – говорит Кроко с места в карьер. Вид у него какой-то потрёпанный. Волосы после душа торчат, лицо красное. – Идиотская была затея с бабушкой. Но когда я предлагал тебе сделку, то не знал, что к нам ребёнок прилагается. И если бы ты сказала об этом раньше, может, я бы всё переиграл.

Его признание немного сбивает с меня желание бить его ногами.

– Ты не знал, зато я знала, – тяжело вздыхаю и присаживаюсь рядом. – Где вообще были мои мозги. Зачем мне её деньги? Заработаю. Как-то ж я обходилась без всего этого пять лет. Не нужно было и пытаться. Но это не отменяет твоей наглости! Ты зачем всё на меня спихнул, гад? Я тебе что, сектантка, чокнутая идиотка, что прячет сына? Я его, между прочим, никогда не прятала и не собиралась. Костя не игрушка, Крокодил. И то, что мы его втянули в эту авантюру, непростительно.

– Что ты предлагаешь? Сдаться бабке? Сказать, что я ей пять лет морочил голову, а на самом деле мы разбежались, едва поженившись? Точнее, ты удрала.

Я слышу в голосе его обиду. С чего бы?!

– Можно подумать, останься я, мы бы до сих пор жили вместе. Не смеши меня.

Генка молчит. Я жду, что он скажет, а Крокодил не отвечает. Тогда я бросаю сердитый взгляд на него и понимаю: что-то не так. Он практически пылает. Дышит тяжело. Лоб испариной покрыт.

Я кладу ладонь ему на лоб.

– Да у тебя температура! – вскрикиваю. – Ты что, простыл?

– Не знаю, – облизывает он сухие губы. – Ногу дёргает сильно.

Наверное, это неправильно, но мы всё же жили вместе, поэтому я позволяю себе наклониться и поднять штанину вверх. Нога у него опухшая и красная.

– А ну повернись! – командую, и он слушается.

Так и есть. Там, где кот прокусил ему ногу, – две вспухшие отметины.

– Ты идиот! – шиплю разъярённо. – Надо было с утра в больницу! Дотянулся? Поздравляю!

– Ты такая красивая, Лиль, – улыбается он мне блаженно. – Даже когда злишься. Или ещё красивее, когда сердишься.

– У тебя бред начинается, Северин. Я вызываю «скорую».

– Не надо, – вздыхает он. – У меня доктор есть. Свой. Сейчас позвоню. Я тебя слушаюсь, видишь? Всё надеюсь, что ты подобреешь. Кажется, когда ты улыбаешься, то ещё красивее.

– Я тебе напомню, когда ты очухаешься, – строю сердитую мину, а сама чувствую, как сердце в груди млеет. Главное – не раскиснуть. А то он умеет голову морочить – я в курсе.

Я помогаю ему добраться до спальни, укладываю в постель. Естественно, градусник искать в этом доме бесполезно, но он всё же звонит куда-то. И, несмотря на ночь, его доктор соглашается приехать.

– Откроешь, Лиль? – просит меня Генка и отключается. Совсем ему худо, и я начинаю бегать по стенкам. А-а-а-а! Я на такое не подписывалась тоже! Чёрт меня дёрнул снова с Севериным связаться! Мало показалось первого опыта!

Мистер Рыж тяжело шлёпается на Генкину постель.

– У-у-у, бездельник! – грожу я ему кулаком. – Запру навеки вечные!

А потом вспоминаю, как хихикала, когда кот Генку покусал. И мне становится стыдно. Стыдно и страшно: слишком уж он горячий лежит.

И в тот момент, когда раздаётся звонок в дверь, я уже готова рыдать от облегчения. Доктор кажется мне родным и близким. Я готова его любить заочно и желать здравия на долгие годы ему и его детям…

– Ну, и что у нас тут приключилось? – спрашивает ослепительная блондинка, что стоит на пороге.

Я вначале теряю челюсть. Потом долго соображаю, кто это, и не ошиблась ли дамочка дверью. Но когда она, потеснив меня, уверенно входит в коридор, я понимаю: это она. Доктор. Она, а не он. Эта белая смерть – его персональная докторша. Ну, Генка, ну, гад! Ненавижу!