Читать книгу - "Осторожно: маг-и-я! На свадьбе нужен некромант - Надежда Николаевна Мамаева"

оглядела. Но недостатков не нашла. Он идеально подходил для наскальной живописи. Вернее, в моем случае напольной: все же выводить руны было удобнее на горизонтальной поверхности. Только с поисками той, ровной и нужного размера, дело затянулось чуть дольше, но я старалась, и, как гладкий пятачок, размером два на два шага от меня ни прятался, все равно его обнаружила в углу пещеры. Правда, там стоял сундук, но его оттуда потеснили.

Дубовый недовольно поцокал ножками поближе к выходу и там замер в позе фининспектора, готового вот-вот сказать какую-нибудь гадость.

А настроение у меня было, что эта самая гадость и есть. Хмарь, хмурь и кофе — чтоб сразу по венам, минуя презренную чашку.

Одним словом, приступала я к созданию рунической матрицы в самом нужном для того расположении духа. Оттого и символы выходили четкими, глубокими, а бранный аккомпанемент к ним — тихим, но прочувственным. Только дело это было небыстрым. Руны не терпят суеты — все же это был один из самых древних разделов магии. Зато и самый малозатратный по энергии.

Правда, даже несмотря на это, сил в матрицу я пока не вливала. Экономила. Все же вдруг Диего задержится, а магия не вечно ждать будет — может и рассеяться…

Пока я чертила, не заметила, как ко мне разом подкрались и день, сменивший рассвет, и сундук.

Он осторожно выглянул из-за моего плеча, привстав на задние ножки, и протянул:

— Ого, да ты и вправду неплохой маг…

Я, не ожидавшая, что кто-то будет сзади, резко дернула локтем, и тот пребольно ударился в дубовую доску днища.

Деревянный охнул, опрокинулся на округлую крышку и закачался, точно черепаха, дрыгая ножками и не в силах перевернуться.

Пришлось его поднимать, выслушивать ворчуна. Под конец я не выдержала и фыркнула:

— Значит так, ты обвиняешься в нарушении правил единого языка по статье незаконные обороты.

— Я к этому не причастен! — тут же парировал сундук в духе отчаянного читоголика, тем подтверждая: не зря по молодости деревянный столько книг проглотил. В основном, правда, приходских, отчетных, судебных… Но главное — книг! А еще и секретных донесений, докладов, рапортов…

— А к моему едва не случившемуся сердечному приступу — еще как, — возмутилась я. — Тебя кто подкрадываться учил?

— А тебя кто рунологии? — ничуть не смутился артефакт. — Хорошо выводишь. И вправду, видно, хорошая ты магичка, хоть и темная…

— Это сейчас подкат или откат? — уточнила я, имея в виду вчерашнее обещание сундучеуса поделиться силой. Неужели решил дать взятку лестью, раз другого ничего для откупа нет.

— Пф! Я настоящий кабальеро! Какие откаты, — фыркнул деревянный.

Едва он это произнес, как от выхода раздалось:

— Не успел я уйти, а к тебе тут уже и клинья подбивают, и руки, в смысле ножки, тянут?

— Кого куда тянут? — сонно отозвалась Риса, которую разбудил наш разговор.

— Лихо — за язык нашего дубового, а мы будем кота — за подробности, если не поторопимся. Руны готовы, Риса, пиши послание для Гаррета, — выдохнула я.

Подруга тотчас соскочила с места. Дважды просить ее было не нужно.

Она спохватилась, заметалась по пещере, ища, чем и на чём начертать записку. Впрочем, думала подруга недолго. Бумагу заменил лоскут ткани от ее одеяния. Пером стал уголек из костра.

«Меня спасли Лив и Диего. Я на острове Кирос. Твоя Риса», — вывела она. Правда, литеры оставляли желать лучшего, и почерк совсем не угадывался, но блондинку это не смутило. Лучше любых слов подлинность мага во все времена подтверждала его кровь. Ей-то Риса и поделилась: рассекла ладонь и обагрила край лоскута. А после подошла к матрице и замерла.

Я приготовилась положить руку на руну, обозначавшую начало, и влить в ту магию, когда услышала:

— А мне-то как силой делиться?

Ого! Оказывается, наш деревянный был сундуком слова! И от данного обещания не отказался.

— Поставь свою ножку или коснись углом моей руки и не сопротивляйся, когда твоя магия потечет вовне. Я стану проводником твоей силы…

Дубовый так и поступил. Только Секретериус не был бы сам собой, если бы сделал все молча.

Сундук, идя ко мне, толкнул своим кованым боком Диего со словами:

— Чернявый, подвинься: я могу дать твоей девушке то, что ты не способен.

Кремень на это ничего не сказал, но так выразительно подумал… В общем, если бы взглядом можно было сжигать, то у нас в пещере было бы два костра.

Меж тем деревянный положил на мою руку свою ножку. Я выдохнула, слегка удивившись такой жертвенности (хоть и самоуверенной до невозможности в исполнении дубового) и, сосредоточившись, потянула магию из артефакта. Тот заскрипел досками и петлями. Все же сопротивлялся, но не отчаянно, скорее — по инерции.

Силы вливались в руны капля за каплей, заставляя символы светиться изнутри тускло, но ровно. И вскоре над матрицей соткался полупрозрачный вестник.

Получился не голубь и, к моему удивлению, даже не стриж, а небольшой, угловатый соколенок, словно отлитый из пепла и утренних сумерек.

Риса протянула ему руку с лоскутом-запиской. И он тут же склюнул тряпицу, точно червяка, а после распахнул крылья и, оттолкнувшись от воздуха, точно от ветки, взмыл под свод пещеры, пронесся между сталактитами той и вылетел на волю, чтобы тут же взмыть в небо.

Полет соколенка был не таким стремительным, как у моих стрижей, более тяжелым, земным, что ли… Но он летел. И это главное.

Я проводила птицу взглядом и ощутила, как, несмотря на то что хоть силы отдавала и чужие, но усталость-то заработала свою собственную.

Так что с ней, а еще с сундуком, Рисой и Диего мы и отправились в путь. Конечно, вариант ждать у моря погоды и из-за горизонта вестника от Гаррета был соблазнительным, но что-то мне подсказывало: вчерашние преследователи не махнут на нас рукой с фразой: «Ну и бездна с ними!».

Едва мы выбрались из нашего укрытия, как меня будто ударило в лицо наотмашь зноем, который словно боялся ступить под свод пещеры. Воздух был густой, пропитанный запахом морской соли, цветущего тимьяна и сухой пыли. На Киросе даже жара оказалась особенная — не удушающая, а звонкая, пронизанная стрекотом цикад.

Мы дошли до стреноженных лошадей, которых оставили пастись на ночь, оседлали их, отдохнувших, и двинулись в путь.

Сундук ехал верхом, а я, Риса и Диего шли пешком. Дорога была такой, что оступись лошадь — и всадник полетит вместе с ней, ломая шею.

Диего шел впереди, его домотканая рубаха потемнела от пота на спине, а на поясе поблескивала рукоять сабли. Моей.