Читать книгу - "Счастливы вместе - Мари Соль"

другой стороны, разве он виноват? Ведь художник сказал — это брак. Он оставил его на витрине. И теперь все глазеют. И думают: кто эта женщина? И почему у неё такой грустный взгляд.

Телефон оживает в руках, так, что я его чуть не роняю. Физиономия Ромика вместо Тамары слегка отрезвляет меня.

— Да! — отвечаю.

— Марго! — отзывается он, — Ты уже близко от дома?

— Я…, - мгновение думаю, — Нет, а чего ты хотел?

— Блин! Да я забыл этот хренов костюм из химчистки забрать! Не заедешь? — пытается Ромик задобрить меня, — Я за это посуду помою. Могу даже ужин накрыть.

Я вздыхаю:

— Ты где сейчас?

— Дома, почти. Там, в аптеке была недостача, пришлось к ним поехать, узнать, что к чему.

«Ну, да! Как же, в аптеке», — смеюсь про себя. Почему я не верю ему? Никогда. Даже если не врёт, даже если он честен, не верю! И охота поехать к Левону. Назло. Несмотря ни на что. Просто взять, отказать и поехать к Левону! И пусть Ромик ждёт свой костюм.

— Хорошо, — я вздыхаю, — Сбрось адрес, заеду.

— Маргоша, — бросает, — Целую и жду.

[1]საყვარელი, [saq'vareli] — в переводе с грузинского значит, любимая.

Глава 18

Юбилей отмечаем не где-нибудь, а в «Метрополе». Красиво жить не запретишь! Впрочем, у четы Окуневых, денег как грязи. Я полагаю, что знаю не всё о доходах их маленькой дружной семейки. Фармацевтика — прибыльный бизнес! Делай мел, выдавай за лекарства. Хотя, стоит заметить, что качество медикаментов, производимых «Ленфарм», отличается в лучшую сторону. Но я полагаю, преступные схемы имеют место присутствовать там.

Окунев, к слову, очень гордится своей генеалогией. Его прадед был чистокровным евреем. Его принадлежность к еврейской общине указана в метриках. После второй мировой он женился на русской. Община распалась, в силу понятных причин, а прадед был сослан в Сибирь. Там и сгинул.

Что касается предков с другой стороны, те были суровыми горцами. Вот как раз в Дагестан мы и ездили к ним. К другу Ромика, к тётке его, по отцу. Та носит платок, доверяет Аллаху и молится мужу. А, может быть, наоборот? Помню, как я поражалась тому, как зависимы местные женщины. Правда, мы жили в ауле, в горах. Красота местных гор поражала! Как поражали и местные нравы.

Ромка меня отругал, когда я однажды сняла кофту с плеч. Мужчины, поодаль курившие, так и застыли.

Ромик накинул мне кофту на плечи.

— Мало того, что у тебя светлые волосы! — запутался пальцами в них.

— Я не буду платок надевать, — прошептала.

— Не смотри им в глаза, и не вздумай им лыбиться, ясно? — он так крепко держал меня, что синяки оставались на коже.

Потом он признался, что дико боялся, вдруг меня украдут, спрячут где-нибудь, вынудят стать мусульманкой. А я умилялась тому, как он любит меня…

Так что Ромик гордится своим «разнокровьем». Я тоже горжусь! Доподлинно знаю, что прадед — поляк. Другой был румыном, от него у меня «колдовская» способность смотреть. Бабуля — казачка, лихая, горячая женщина! Другая, по матери — русская. Но тоже «элитных» кровей. Так что, моя семья может дать фору сватам. Только вот внуки похожи на Ромку…

Севка — так вылитый папа! Даже обидно, что на меня он почти не похож. Да и Сонечкин нос весь в отца. Всё боялась, что в подростковом возрасте из-за этого носика у неё буду комплексы. Даже решила твёрдо, что сделаем ей ринопластику, если попросит. Но Сонька не просит. Она себя любит такой!

У Ромика тоже сестра, флегматичка по имени Алла. Это Алла стоит произносить с прононсом, с длинным, тягучим, как жвачка, звуком «а». Рыжеватые волосы Аллы зализаны, лоб без единой морщинки. Ей столько же, сколько Володьке. Помню, мы с Ромкой мечтали, как наши брат и сестра тоже поженятся.

— Вот было бы здорово! Так породниться, — мечтала я.

— Намертво, — обнимал меня Окунев.

Породнились, ага. Алке вообще, на мой взгляд, мужики «мимо кассы»! Не признаёт она их, как подвид. Она — провизор в одной из семейных аптек. Неудивительно! Бизнес семейный. Вот Ромик мечтал, что и Сонечка станет провизором. А она ни в какую. Вся в мать.

Так что Алла общается в основном с пенсионерами. В выборе средств от различных недугов — она мастер. А вот касаемо внешности — полный профан! Платье серого цвета, чуть ниже колена. Никогда брюк не носит! И правильно делает, задницы нет. Сисек, собственно, тоже! Какие-то хилые прыщики спереди. Их даже «пуш-ап» не спасёт. Но главное даже не это, а взгляд. Взгляд у Алки усталый-усталый! Как будто она к своим тридцати шести, успела прожить уже несколько жизней. И одна была хуже другой!

То ли дело мой братик, Володька. Пышущий жизнью добряк, балагур и законченный циник. Нет, теперь, спустя годы, не могу даже в страшном кошмаре представить себе их, как пару. Вовке нужен кто-нибудь, вроде Ирочки. Нежный, нетронутый жизнью, цветочек. Пока до конца не распущенный… Но Володька ускорит процесс.

Мы садимся за стол. Во главе стола — папа и мама. Ромкины. Мои тоже здесь. Сбоку. Делают вид, что у них всё в порядке. Я так понимаю, сваты не в курсе семейных размолвок? Хотя, что говорить! Я сама лишь недавно узнала! Вижу, как мама слегка сторонится отца. А он всё пытается ей положить что-нибудь на тарелку…

Ярослав Севастьянович Окунев. Ярик, в народе, берёт право голоса.

— Тост! Папа хочет сказать! — оживляется Ромик.

— Дорогие мои, — произносит мой свёкор.

Он в костюме. Лоснящимся шёлком обиты манжеты. На галстуке виден зажим. Золотой. В рукавах чуть блестят на свету ювелирные запонки.

— Когда-то давно я повстречал эту женщину. Помню, как сейчас. Она шла по аллее, неспешно. Под ногами её шелестела листва. Ох! — вздыхает он, поджав губы, — Я был таким молодым. А сейчас…

— Дорогой, ты сейчас ещё лучше! Как крепкий коньяк, — уверяет жена.

Она тоже нарядная. В платье. Тёмно-синий цвет очень к лицу. На отвороте вокруг горловины, рассыпаны бусины. Светятся так, словно это бриллианты.

— Стразы сваровски, — шепнула мне мать.

— А ты почему не надела свои украшения? — решила спросить.

Мама хмыкнула, понизила голос, чтобы не слышал отец:

— Потому, что хочу переплавить их. Они уже вышли из моды!

— Понятно, — ответила я. Просто их папа дарил, вот и всё. Она не украшения хочет переплавить, а всю свою жизнь. А это, увы, невозможно.

Между тем длинный тост продолжается. Окунев Ярик вообще — мастер долгих речей.

— Я взмолился, подняв глаза вверх.